Зеркала

Кроме того, мы испытывали беспокойство в отношении Америки. Опасались, что она в известной степени займет место Англии на Ближнем Востоке. Поддержка, оказываемая Соединенными Штатами новому режиму, усиливала эти опасения.

— Американцы весьма полезны, — успокаивал нас Кадри Ризк. — А опасаться их нечего. Патриотизм наших новых руководителей — лучшая гарантия против них.

Партии были распущены. «Братья-мусульмане» и коммунисты потерпели поражение. Кадри воспринял это с беспредельным энтузиазмом.

— Тогда кто же вы такие? — спросил я его однажды.

Он засмеялся, на мгновение задумался и ответил:

— Мы патриоты, революционеры, сторонники арабского единства и враги коррупции, фанатизма и атеизма! — И с прежним энтузиазмом продолжал: — Наша цель — освобождение народа от всякого угнетения, будь то со стороны одного человека или класса, избавление его от бедности и болезней и обеспечение ему достойного места под солнцем.

На нас страшно тяжело подействовало несчастье с Редой Хаммадой, его женой и сыном. Кадри Ризк был тоже сильно огорчен. Мужество и выдержка, с которыми Реда переносил обрушившееся на него горе, были достойны преклонения. Кадри Ризк говорил, что Реда — человек, каких у нас мало, и не переставал удивляться, как это Реда Хаммада и Зухейр Кямиль могли родиться на одной земле. А между тем значительные события следовали одно за другим: закупка оружия у стран восточного блока, национализация Суэцкого канала, которая привела нас в состояние необычайного подъема.

— Видите?! Прежде всего мы египтяне, — говорил нам Кадри Ризк.

Женился Кадри на девушке из семьи богатых землевладельцев, на которую распространялось действие закона об аграрной реформе. Это был поступок, требующий разъяснения, хотя, если смотреть на него исключительно с точки зрения взаимных чувств молодых людей, он мог показаться вполне заурядным. От меня не укрылось, что Кадри, несмотря на всю свою искреннюю преданность делу революции, горд родством с этой семьей.

— Новый класс готовится занять место уходящего! — сказал задумчиво Реда Хаммада.

Во время тройственной агрессии наш друг Кадри был ранен в ногу и лишился левого глаза, что вынудило его уйти из армии. Его назначили на ответственную должность по руководству культурой в министерство национальной ориентации. На этом посту он впервые в жизни начал интересоваться культурой. Днем работал, по вечерам учился и доказал, что обладает способностями и к тому, и к другому. А когда через несколько лет были провозглашены социалистические законы, Кадри с тем же усердием, с каким изучал культуру, стал изучать социализм. Искренне веря в революцию, он всегда с готовностью принимал то, к чему призывала революция. Конечно, его моральные принципы, привычки и идеалы были и оставались буржуазными, однако он был буржуа, говорящий на языке революции. И это объяснялось не лицемерием или страхом, а искренней преданностью революции и ее лозунгам. Я считаю Кадри одним из самых честных и бескорыстных людей. Он был неистовым врагом приспособленцев и взяточников, обманывавших доверие революции. Поражение 5 июня 1967 года до глубины души потрясло Кадри. В полной растерянности он спрашивал:

— Неужели наша славная история пойдет прахом?! Неужели снова мы склоним головы перед реакционерами и империалистами?!

Всеми средствами старался Кадри обрести утраченное равновесие и надежды. Размышлял над причинами поражения, чтобы извлечь из него урок и обратить на пользу его горький опыт. По мере того как он приходил к выводу, что капитуляция неизбежна, крепла и его сила духа. Серьезно изучая суровую действительность, он умел увидеть в ней едва заметную искру надежды. В этом он был похож на доктора Азми Шакера и на доктора Садека Абд аль-Хамида.

— Современная история арабов, — говорил Кадри, — не что иное, как цепь поражений в схватке с реакцией и империализмом. И всякий раз из мрака отчаяния возрождается свет новой надежды. Канули в прошлое и монголы, и крестоносцы, и англичане, а арабы остались!

Всем своим существом он жаждал, чтобы революция продолжалась и победила любой ценой, чтобы никакие препятствия не мешали успешному процветанию нашей родины в пору, когда приходится так дорого платить за каждый день отставания. Кадри следил за развитием обстановки на фронте и искренне сокрушался, что сам уже не может участвовать в битве и не может отомстить врагу за поражение. С нетерпением он ждал конца наших военных приготовлений. Постоянно, день за днем жил он в страшном напряжении, в душе его сменялись тревога и надежда, к себе он был требователен до беспощадности.