Зеркала миров (СИ)

Только сейчас Мари обратила внимание на платье незнакомки. Оно было синего… нет, цвет неуловимо менялся от изумрудной зелени до таинственной фиолетовой дымки.

— Ненадолго, — тихо повторил парень-фейри. Он вероятно порывался еще что-то сказать, но потом словно раздумав вздохнул, и обреченно махнул рукой.

А Мари неожиданно поняла, что они и впрямь сейчас уйдут. И ей уже никогда не удастся прикоснуться к этой волнующей, тревожащей душу загадке. Поговорить с фейри. С настоящими фейри из древних легенд.

Она повернулась к Фалько.

— Ну, пожалуйста, — тихо попросила она своего парня. — Пусть останутся. Ненадолго.

Молчание Сергея «звучало» как окончательный приговор. Сейчас фейри исчезнут. Навсегда. И она больше никогда их не увидит. Не сможет ничего узнать, прикоснуться к волшебной тайне их бытия.

Мари посмотрела в глаза Фалько. Разумеется он не согласится, потому что их уединение будет нарушено. Да, не везет парню.

— Сереж, если они задержатся… пусть, хотя бы на час-два, то мы сыграем свадьбу как можно раньше. Обещаю. Я… в крайнем случае, отложу экзамен или перенесу на другие дни защиту диплома, но мы поженимся тогда, когда ты сам решишь. В тот день, который сам выберешь. Только пусть они сейчас останутся.

Суровый взгляд ее друга неожиданно потеплел.

— И больше никакого изменения и переноса сроков? — на всякий случай уточнил он.

— Никаких переносов, — решительно подтвердила Мари.

Фалько вздохнул и пожал плечами поворачиваясь к фейри. — Ну что же. Раз уж вы так, ненавязчиво очаровали мою невесту, то располагайтесь. Но — ненадолго.

Приунывшая было парочка фейри вновь расцвела улыбками.

— Угощайтесь, — Фалько кивнул на запасную посуду сложенную поодаль. — Есть чай с вареньем и бутерброды.

— Ой. Обожаю ежевичное, — воскликнула девушка-фейри накладывая в розетку варенье и наливая душистый чай.

— Откуда ты их знаешь? — между тем полюбопытствовала Мари обращаясь к Сергею.

— Работали вместе на Каллисто, — нехотя пояснил тот. — В дальнем космосе. До того как я перешел на станцию.

«Как же мало я оказывается о нём знаю. Он может быть очень циничным и даже грубым. Что было в его прошлом? Любил ли её жених кого-нибудь раньше, до встречи с ней? Наверняка, любил. » — целый клубок тревожных сумбурных мыслей пронеслись в голове у Мари, пока фейри усаживались за импровизированный стол, веселились рассматривая бутерброды и шутливо делясь ими друг с другом.

«Почему люди так настроены против этой прекрасной, удивительной расы? » — недоумевала Мари.

Но даже если бы ей, в этот момент, объяснили, что люди вообще не любят оставаться в дураках, особенно когда кто-то применяет магию за чужой счет, Мари все равно бы не поняла.

Ведь волшебство — это дар фейри. Это, как Солнце, которое дарит свой свет всем, потому что не может иначе. Как тёплая южная ночь, как песня сверчка или полярное сияние. Они просто есть и все. Такова суть волшебного народа.

Их природа заключалась в том, чтобы пленять, чародействовать, скользить по граням иных миров, говорить полунамёками, быть бесцеремонными «детьми тумана».

Кроме того, они всегда играли честно.

Вот только их честность да и сами правила игры всегда лежали немного в другой плоскости. Поэтому человек воспринимал фейри неправильно, часто забывая о том, что они не являлись людьми.

* * *

— Нуар Карлович, ну, пожалуйста, не сообщайте родителям о случившемся, — уговаривал Зимина Петя. — Мне же просто запретят работать на станции.

— О случившемся? — невинно переспросил Зимин. — А что там случилось ты помнишь?

— Нет, пока. Но я все восстановлю Нуар Карлович. В деталях.

— Хорошо. Тогда поступим так. Я ничего не сообщаю, если ты вспоминаешь все сам и «в деталях». Либо ты сам все рассказываешь своим родителям.

— Нуар Карлович, — вздохнул Петя. — Вы мою маму не знаете.

Он хотел добавить что-то еще, но к заведующему уже вломилась группа теоретиков, которым требовалось срочно проверить расчеты в аппаратной, а туда их сейчас не допускали, потому что при последнем эксперименте они спалили какую-то важную деталь.

— Ничего. Разберемся. — процедил Иннокентий выводя Звездочкина из приемной и увлекая потерпевшего в сторону своего кабинета.

— Не понимаю, — проговорил он, когда они оказались уже за дверями внутри небольшой, но уютной комнатки с аппаратурой, диваном для отдыха (Иннокентий часто работал по ночам и оставался ночевать на работе) и крохотным столиком для кофе.

— Хоть что-то же ты должен помнить? Ну не может быть чтоб совсем. Нет, если б ты пьяный был. В стельку. Тогда понятно. Но ведь ты был в библиотеке. Дружище. Не на вечеринке, не где-то на отдыхе, а почти в святом месте. В храме! В храме книг. И заявляешь, что ничего не помнишь? Покажи мне это место, где так хорошо наливают.

— Я пытаюсь вспомнить, — вздохнул Петр. — Пытаюсь… Но как только делаю усилие, тут же на меня находит… накатывает такая горечь, боль, чувство потери. Знаешь это нечто… почти нечеловеческое. Сила настолько жуткая, что хоть волком вой, хоть кричи, но легче не станет.