– Без тела ничего не получилось бы, – говорит сестра с нажимом, словно знает: стоит ей ослабить хватку, и я удеру. – Если б не нашли никого, Росс не сдался бы, он искал бы меня вечно. И, вероятно, привлечь за убийство его не удалось бы. Поэтому я и решила себя убить. Но как только поняла, что умирать не обязательно, то сразу передумала. Я могла вернуться домой, заменить сливную пробку и кольцевую пилу в комнате Синей Бороды настоящими, чтобы экспертиза подтвердила их подлинность. Я могла забрать свой «тревожный комплект» и спастись, на самом деле спастись. – Она пронзительно смотрит на меня. – Кэт, я вовсе не хотела, чтобы это произошло именно так! Я не хотела, чтобы она погибла…
– Не понимаю, – повторяю я, пытаясь выкрутиться из цепких рук Эл. Раздается громкий хруст, мы обе морщимся. Сестра не выпускает, лишь придвигается ближе, и я поневоле встречаюсь с ней взглядом.
– Все ты понимаешь, Кэт! Ты должна узнать правду и принять ее. – Эл отпускает мои руки. – Тебе придется сказать это самой.
Делаю глубокий вдох, выдох. Снова вспоминаю тело на каталке, тест ДНК на телефоне инспектора Рэфик…
– Она – наша сестра. – Я смотрю на лиловые отметины в форме полумесяцев на моих руках. – Мышка – наша идентичная сестра-близнец.
Эл берет мое лицо в ладони, проводит пальцами по лбу, по вискам. Хотя в ее глазах стоят слезы, она улыбается и кивает.
– Помнишь, какими мы были особенными? Такие, как мы, рождаются лишь у одной матери из ста тысяч.
Я киваю, закрыв глаза.
– Вероятность рождения зеркальных близнецов составляет примерно один на тысячу двести родов. Для разнояйцевого близнеца, как наша мама, вероятность вырастает – один случай из семидесяти. – Эл глубоко вздыхает. – Не такая уж и редкость.
Я вспоминаю Мышку, свернувшуюся в комок за бочонком на палубе «Сатисфакции», ее набеленное лицо, залитое слезами. И свою эгоистичную, глупую веру в то, что зависть в ее глазах поднимала мне настроение, давала мне почувствовать, что я хоть чего-нибудь стою. Даже если это всего лишь воображаемый персонаж наших детских игр… «Вот бы я была как ты!»
– Только перед смертью Ведьма рассказала Мышке, что мы – идентичные тройняшки, что дедушка – ее отец, а наша мама…
– Как же так? – перебиваю я, вспоминая бледную кожу Мышки, стриженые черные волосы, костлявую миниатюрную фигурку. Я все еще не в силах поверить. – Она совсем на нас не похожа!
– Ведьма стригла ее коротко, красила в черный цвет волосы, морила голодом. Вспомни, как часто Мышка пользовалась нашим клоунским гримом! Она хотела походить на нас, на Беллу – лишь бы не быть собой. – Заплаканная Эл смотрит на меня почти гневно. – Мы этого не замечали; мы верили в то, во что нам велели верить! Но мама хотела, чтобы мы знали: мы гораздо более особенные, чем думаем, чем она говорила нам, и поэтому смешала правду с вымыслом. Ведь она всегда так делала!
– Вероятность того, что родятся идентичные тройняшки, – шепчу я, – один к ста тысячам.
Эл кивает.
– Может, чуть меньше, – тихо добавляет она с легкой улыбкой. – Если в семье уже были близнецы, и твой дедушка – твой отец…
– Но почему? Почему мама позволила Ведьме ее забрать? Зачем Ведьме вообще понадобилось…
– Мышка рассказала, что Ведьма ходила во сне, ей снились кошмары. Мышка просыпалась и обнаруживала ее на коленях в темноте; она плакала и умоляла впустить ее обратно. Никто и никогда не любил Ведьму, не захотел на ней жениться. Ни мужа, ни семьи, ни родителей. После бабушкиной смерти дедушка вышвырнул ее из дома. Он позволял ей иногда приходить в гости в обмен на молчание. Мышка думала, что Ведьма забрала ее себе потому, что хотела взять что-нибудь на память о маме, о дедушке. Ведьме хотелось показать кому-нибудь, каково это – жить нелюбимым и одиноким…
Длинный палец указывает на дрожащую, склонившую голову Мышку. «Вот что значит быть хорошей дочерью!» В ее руке болтается золотой медальон, блестя на солнце. Мамина улыбка холодна, как лед. «Ты всегда заришься на то, что не твое». Ведьма сует цепочку в карман длинного черного платья. «Иногда я это получаю!»
Эл смотрит на меня.
– Думаю, Мышка ошибалась. Ведьма заплатила за надгробие и похоронила их вместе. – Ее глаза вспыхивают. – Всю свою жизнь ей хотелось, чтобы другие страдали еще больше, чем она сама.
Вспоминаю их свидетельства о рождении: 3 марта 1962-го, 14:32 и 14:54…
– Ведьма – старшая, – шепчу я, дрожа мелкой дрожью. – Дегустатором ядов должна была стать она!
Меня поражает чудовищность того, что произошло с моей матерью. И я понимаю, почему каждый год в день смерти бабушки она запиралась в своей спальне и не выходила до следующего утра. Столько ужаса, столько страданий, да еще несправедливость со стороны сестры… Наверное, она лгала себе. Интересно, под конец помнила ли она вообще, что Мышка когда-то принадлежала ей?
– Мама просто хотела, чтобы мы были в безопасности, – говорит Эл. – Может, она убедила себя в том, что Мышке ничего не угрожает и так лучше для нее…