Зеркальная страна

Я сглатываю, хватаюсь за перила. Опьянения как не бывало. Я чувствую себя больной, я взбудоражена и совершенно трезва. Головокружение возвращается, я стараюсь не обращать на него внимания. Оно не имеет ко мне ни малейшего отношения, как и тот страшный, мокрый, мягкий звук.

Росс ждет у подножия лестницы. Я выхожу в холл, и он бросается мне навстречу, крепко обнимает.

– Привет, блондиночка!

И мне ничего не остается, кроме как позволить ему меня обнять, вдохнуть его запах всей грудью, почувствовать, как исчезают тяжесть, страх и неуверенность. Я ненавижу себя за это, я боюсь сама себя, но ничего не могу поделать.

Росс сжимает меня в объятиях, потом отстраняется и гладит по щеке. Он снова плакал – глаза красные, лицо мокрое, волосы растрепаны ветром.

– Я гулял, – признается он. – Просто ходил кругами.

В горле ком. Все, что говорили Мари и Вик, все, что я думала, подозревала, старалась утопить в водке, – все обращается в прах, когда он стоит передо мной и смотрит на меня так, как не смотрел никто и никогда. Росс знает – точнее, всегда знал, – что происходило в этом доме, и все же смотрит на меня как ни в чем не бывало!

Поверить не могу, что он обижал Эл. Да в это даже полиция не верит!

И я чувствую свою вину… За то, что хотела его, была с ним, сомневалась в нем. За то, что я сделала ради этого. Мне горестно за двух детей, над которыми измывались, пока они не перестали понимать, что происходит. За то расплавленное, блестящее, изъеденное морскими гадами тело под синей хирургической простыней в городском морге Эдинбурга. За сестру, которая держала меня за руку, когда мы засыпали, и всегда делила со мной боль, кошмары и хрупкую надежду. За нашу бедную, замученную, безумную маму, стоящую на коленях над телом дедушки. Рот перекошен, глаза черные, холодные, спокойные и яростные.

– Что с тобой, Кэт? – спрашивает Росс и качает головой. – Черт, дурацкий вопрос…

– Сегодня очень тяжелый день, – говорю я. Такое чувство, будто утренний разговор о затерянном африканском племени произошел несколько недель назад.

– Прости, что я… – он моргает. – Знаю, это действительно она, только я думал…

В его глазах – надежда. Вряд ли можно так искусно притворяться.

– Это Эл… – я хватаю его за руки, вцепляюсь изо всех сил, но Росс даже не морщится. – Она была…

– Успокойся, все хорошо. Прости меня, прости!

По щекам Росса бегут слезы, и они такие же настоящие и горькие, как мои. Не знаю, кто из нас первым начинает целовать, кто срывает одежду, кто требует, кто отдает. Росс входит в меня прямо на лестнице, и я смотрю на высокий потолок и зелено-золотистый свет, обнимаю Росса, ощущаю его в себе, а в спину и бедра впиваются холодные и твердые ступени.

И я кончаю так сильно, что вскрикиваю. Я забываю.

Куда же мне идти? Росс – все, что у меня осталось.

Глава 24

Я стараюсь быстро пройти мимо «Колкохуна», но тут дверь распахивается, и Анна кричит:

– Погодите!

Я замираю и невольно оглядываюсь. Анна плачет, громкие уродливые всхлипы мешают ей говорить.

– Поверить не могу! Неужели она погибла?! Мне очень, очень жаль…

Продавщица порывисто лезет обниматься, и я обнимаю ее в ответ, надеясь, что она отвяжется. Сейчас мне трудно общаться с людьми, принимать соболезнования, отвечать на вопросы. Наконец Анна меня отпускает, шмыгает носом, делает пару глубоких вдохов и утирает залитое слезами лицо. От левого глаза к виску тянутся черные полосы.

– Вчера я была сама не своя от горя, – признается Анна, понизив голос и пристально глядя мне в глаза. – Зато теперь… теперь я знаю, что должна пойти прямиком в полицию!

– Анна…

– Послушайте, я должна! Я обязана сообщить им, как она боялась. Я обязана сообщить им про синяки! Мари сказала, что Эл собиралась уйти от Росса. – Я начинаю протестовать, и она поднимает руки. – Ведь именно так и бывает, понимаете? Жена хочет уйти, и муж ее убивает!

– Анна, я не могу…

Она хватает меня за локти.

– Надо было проявить настойчивость и помочь ей! – Хватка Анны становится невыносимой. – Кэт, Эл хотела бы, чтобы я помогла вам! Бегите, спасайтесь!

Я отшатываюсь, впиваясь ногтями в ее пальцы, пока те не разжимаются.

– Делайте, что считаете нужным, Анна. – Мой голос дрожит, ноги покалывает от панического желания пуститься бегом. Вместо этого я отворачиваюсь и ухожу. – Мне некогда.

Я заставляю себя идти вперед, не обращая внимания ни на ее крики, ни на желание пуститься бегом.

* * *

В парке совершенно пусто, но по телу бегут мурашки от знакомого ощущения, что за мной следят. Я оборачиваюсь, оглядываю пустую парковку. Ни Анны, ни вообще никого.

Надеваю капюшон и продолжаю идти мимо все тех же деревьев, кренящихся от ветра, как и много лет назад: яворов и вязов, в которых прячутся черные, распухшие призраки жертв чумы. Мимо каменных домов, где притаились убийцы детей, следившие за нами из всех углов.