Зеркальное время

Огонь продолжал распространяться. Стол, половина пола и часть стены, на которой раньше висело зеркало, были охвачены пламенем. Отец по-прежнему боролся со стариком.

Юлиан только теперь рассмотрел владельца зеркала. Это был древний, белый как лунь старик в черном одеянии, расшитом серебром и золотом, словно у чародея. Страх придал старику неимоверную силу. Он вцепился в зеркало, и отец Юлиана не мог справиться с ним, пока не ударил кулаком в лицо. Старик выпустил зеркало и ударился о горящий стол. Тотчас огонь охватил его золоченое одеяние, но он снова ринулся на отца Юлиана.

Но в руке у того сверкнуло лезвие финского ножа.

— Отец, нет! — крикнул Юлиан срывающимся голо­сом.

Отец растерянно оглянулся, и старик воспользовался этим, чтобы рвануть зеркало на себя.

И споткнулся. Зеркало выскользнуло у него из рук, упало на угол стола и разбилось.

И вдруг время как будто остановилось. Все проис­ходящее замедлилось в десятки раз, и вместе с тем восприятие Юлиана обострилось до фантастической яс­ности, так что ни одна самая крошечная деталь этого жуткого мига не ускользнула от него.

Зеркало треснуло, послышался пронзительный, ужас­ный звук, похожий на крик боли и муки. На поверхности зеркала появилась сеть из тонких, волосяных трещин, послышался хруст и шорох, с каким крошится под ногами мелкий лед. И только потом стекло лопнуло окончательно.

Оно не просто выпало из рамы, оно взорвалось, будто по нему ударили с обратной стороны кулаком. Целый водопад сверкающих осколков обрушился на горящий стол и на пол, и каждый осколок кричал о своей боли беззвучным, но явственным голосом.

Первые осколки коснулись пола, и волшебство исчезло. Время ускорилось, словно растянутая и затем отпущенная резина. Ужасные звуки смолкли, и Юлиан снова ощутил жару и раскаленный, уже непригодный для дыхания воздух. Оставалось всего несколько секунд на то, чтобы выбраться отсюда живым!

Гордон с жалобным стоном пытался подняться, но нога с поврежденным коленом подкашивалась под его весом. А пламя уже подбиралось к нему все ближе!

Юлиан повел себя автоматически, не задумываясь. Краешком глаза он видел, как отец поднял что-то с пола и выскочил за дверь, он видел также, что последний открытый к отступлению путь до двери через несколько мгновений замкнется кольцом огня. Но, вместо того чтобы воспользоваться своим последним шансом и спас­тись из огня, он бросился назад к Гордону.

Тот был уже со всех сторон окружен пламенем и кричал от страха. Когда Юлиан подбежал к нему, он выставил руки, чтобы защититься. Видимо, он думал, что мальчик вернулся добить его.

Юлиан попытался затоптать горящие опилки на полу, но сухая древесина тут же снова занималась огнем.

Он разогнался и ударил ногой в стену. Ветхие доски вылетели наружу. Юлиан ударил еще раз, чтобы увеличить дыру, потом нагнулся, подхватил Гордона под мышки и потащил его наружу.

Гордон вскрикнул от боли. Правая его брючина по­темнела от крови, пламя уже лизало башмаки. Но он понял, что задумал мальчик, и стал ему помогать. Общими усилиями они выкарабкались из хижины, Юлиан оттащил Гордона как можно дальше от пылающей хижины, чтобы на него не рухнули горящие доски, затем отпустил его и выпрямился.

Гордон схватил его за руку и удержал. Лицо его посерело от боли, но в глазах стояло недоумение.

— Зачем ты сделал это? Ведь я хотел тебя убить, а ты спас мне жизнь!

— После поймешь, — сказал Юлиан, мягко высвобо­дился и повернулся. Его отец стоял на углу и растерянно смотрел на него и на Гордона. Должно быть, он видел, что сделал Юлиан, и так же мало понимал, как и Гордон. В правой его руке что-то серебристо поблескивало.

Юлиан обежал вокруг хижины. Изо всех щелей валил дым и вырывалось пламя, жара даже здесь, снаружи, была уже почти нестерпимой. А старик оставался там, внутри, и, может быть, был еще жив!

Между тем к хижине сбежалась толпа народа. Все бестолково кричали, но никто не предпринимал ничего, чтобы потушить пламя или хотя бы посмотреть, не ос­талось ли в огне людей. Юлиан пробился сквозь толпу зевак, но когда увидел дверь, сомнения одолели и его. Из обуглившегося проема валил густой дым, вырывались языки пламени и вылетали раскаленные добела искры. Войти внутрь было бы равносильно самоубийству!

Некоторые зеваки из толпы, видимо, были того же мнения, они протягивали руки, пытаясь удержать Юлиана.

Он отмел тянувшиеся к нему руки, послушался внут­реннего голоса, а не рассудка, твердившего ему то же самое, что и люди за его спиной, и, нагнувшись, нырнул в дверной проем.

Воздух был настолько раскален, что сразу стало больно коже. Он не мог дышать и двигался вслепую, но потом наткнулся на темную груду на полу и присел на корточки.

Заслоняясь левой рукой от огня, правой он перевернул старика на спину. Черное одеяние чародея горело во многих местах, но это было еще не самое худшее. Видимо, при падении острый, как бритва, осколок зеркала вонзился ему в грудь.

Он был еще жив. Глаза оставались открыты, но взгляд помутнел, и Юлиан понял, что перед ним умирающий. Но все же он взял старика за плечи и попытался подтащить к двери.