Зеркальные числа

– Его нужно будет неделями по часам кормить теплым молоком из пипетки, потом из бутылочки. По нескольку раз за ночь. Забудешь – он умрет. Ты готов к такой ответственности, Дей?

– Ну, если учесть, что через два года у меня будет мод’обрах, и если меня не сожжет Ядро, то на мне будут колония, корабль и межпланетный перелет, то с ответственностью за зверушку я, наверное, справлюсь?

У мапы стало такое лицо, будто я его ударил. Это было через полгода после смерти Брогана, мы перезимовали в корабле – без брата – и жили в летнем домике, под куполом силового поля, под серым высоким небом. Мапа отодвинул тарелку с рагу из неха и ушел, опрокинув стул и не остановившись поднять. Я доел, с каждой ложкой все меньше наслаждаясь своей моральной победой. Через час пошел искать мапу.

– Ну ты и болван, Дей, – сказала мне тогда Илонка. – Жестокий ребенок, а ведь не маленький уже, четырнадцать скоро…

Мапу мы так и не нашли, но ночью он вернулся, лег рядом, обнял меня. Я сразу согрелся и успокоился, как всегда в его присутствии. Утром я проснулся первым и увидел на мапиных щеках засохшие дорожки от слез.

Через пару месяцев мапа принес мне в корзинке щенка песца – голого, розового и жалкого.

– Может не выжить, – предупредил он. – Искусственные утробы ненадежны, в них мясо только можно синтезировать. На Лебеде-то есть млекопитающие, мы собирались их использовать для репродукции скота, земных животных… А тут, на Лепусе, млекопитающих нет.

– А как же нехи и снарки?

Мапа сказал, что нехи – яйцекладущие, а способ размножения снарков не имеет земных аналогов. Все особи были двуполыми, спариваясь то так то эдак, оплодотворяли три-четыре зиготы, но не рожали детенышей, а умирали, когда те были уже жизнеспособными внутри. Юные снарки изнутри поедали разлагающееся тело матери и вылезали на свет толстыми, откормленными, готовыми к приключениям. Потом, кажется, ели только растительную пищу. Впрочем, фауна Лепуса была скрытной и немногочисленной, и о снарках мы знали мало, кроме вкуса их мяса.

– А почему они называются снарки, мапа? – спрашивал я, когда был еще маленьким и любознательным.

– Потому что нехов первыми нашли и назвали, – непонятно ответил мапа. – Не называть же было второй встреченный вид «нехи-два», и так далее. И ты же понимаешь, что это прозвища, на самом деле мы дали животным и растениям приличные латинские названия, занесли в базы данных, скомпоновали отчеты на Землю… Еще лет двадцать и они их получат, вместе с информацией о том, что с нами случилось. Потом еще сорок – и мы узнаем их мнение о наших злоключениях…

– Дей, Дей, чего спишь? – Илонка потрепала меня по волосам, была у нее такая привычка. Песец Васька, которого я ей подарил, когда выкормил, сидел в углу, мрачно рассматривал кусок мяса из борща, на меня не смотрел, как неродной.

– Не сплю… думаю. Ну как о чем? Не о чем, что ли?

Она прикусила губу, потянулась за солью.

– Ешь давай, – сказала.

В поисках безопасного предмета для разговора я взял с полочки первое, что попалось под руку – это оказалась разбитая когда-то и склеенная статуэтка Девы Марии.

– Зачем ты ее хранишь? – спросил я, повертев безделушку в руках. Богородица смотрела печально, трещина змеилась поперек ее лица, как страшный шрам. – Почему новую не напечатаешь? В вещетеке же есть, я на той неделе искал заглушку для арбалета, видел почти такую же.

– Доели? Идите математику порешайте полчасика, я потом проверю, – сказала Илонка своим близнецам. Повернулась ко мне. – Потому что вещи помнят, Дей. Сам материал помнит тепло наших рук, то, что мы чувствуем. Она, вот эта Мария, помнит, как ее поднимала и прижимала к губам моя прапрабабушка в послевоенной Варшаве… и другие после нее.

– И как ты ее разбила, тоже будет помнить?

Илонка посмотрела на трещину на безмятежном лице, ниже, поперек плеча, где откололась рука.

– Да, теперь уже не забудет, – сказала она тихо. – Но она понимает и почему я ее об стенку швырнула. Как раз она и понимает, каково это, растить детей в жертву для спасения мира…

Я доедал борщ с усилием, будто лез на высокую скалу. Торопливо попрощался и ушел.

Наученный горьким прошлогодним опытом, я записался на охоту заранее – желающих всегда было много, побегать-размяться перед месяцами взаперти. Наш жизненный цикл стабилен – девять земных месяцев мы живем на поверхности, под силовым полем, растим урожай, иногда охотимся понемножку. Потом у нас случается большая Охота, заготовка мяса на Зиму. Лето кончается мод’обрахом.

Говорят, наши неразвитые языческие предки раз в год топили в реке самую красивую девушку, отдавая лучшее богам в уплату за будущие снисхождения, хорошую погоду и прочие радости. И вот на другом конце вселенной тысячи лет спустя высокоразвитые мы делаем примерно то же. В этом году роль жертвенной красавицы ожидает Тристана, в следующем – меня.