Зеркальный гамбит

– Не пойдём. Ты с собой покушать побольше возьми. Баловать по пути не дозволю.

– Ясно, – понурился я маленько. Понял, что охотиться чудоборец мне не даст, чтоб шелань не спугнуть ненароком.

– И не обессудь, но коль худое удумаешь, живым не оставлю.

Кивнул я. Его правда – шелань шеланью, а жизнь подороже ценится. Оставит чудоборец Рогнедку вдовой, развернётся и домой пошагает, а через год снова вернётся как ни в чём не бывало. Встречал я эту братию. Нелюдь для них – что мошкара лесная.

– И еще, волчок, – дед ко лбу ладонь козырьком приставил, прищурился, на опушку глянул, – с другом я. Так его, как меня, уважать и слушать станешь. Ну, чего медлишь? Пора!

Не полюбилось мне сказанное, и верно – только мы втроем на тропу выбрались, унюхал я чудоборова дружка, вздыбил загривком. Хетко тоже волноваться начал от знакомого запаха. А уж когда из травы навстречу длинноух выскочил, чуть не позабыл я стариковы наставления. С трудом удержался и шныря приструнил. Длинноух Хетко с ног до головы оглядел, присвистнул. На меня не покосился даже, только ладонью махнул. До самого заката молча шли. Впереди я с Хетко, за мной дед, а эльф чуть поодаль. На ночь под кедром разложились. Хетко в клубок свернулся, я по привычке к нему прижался – теплее так, а дед посохом пошуровал, костерок развел и прилёг рядышком. Длинноух исчез, но не далеко – я его всей кожей чуял.

– А ты молодец, чудобор, не выдохся, – это я правду сказал. За мной из наших сельских мало кто поспешает, а тут пришлый.

– Привычное дело, – дед в костерок дунул, тот ещё пуще затрещал. – Подходи, волчок. Звать-то тебя хоть как?

– Грэшем кличут, – соврал я, – а ты кто будешь?

– Воле я, Седой Воле, а друга моего Иэль зовут.

Вот это штука! Если не брешет старик, длинноух из самых первых, да ещё и самка. Сколько ж ему, тьфу ты… ей вёсен-то будет? Я глаза прикрыл, дремлю вроде, а сам прикидываю: в одну буквицу имечко – точно из первых! Тля белоглазая! Из-за них все невзгоды на наши головы и порушились! Заявились неведомо откуда, вытравили нас с родной земелюшки. Заставили побросать тёплые норы, похватать детушек, в холодные пещеры переселиться. Сколько лесух да кикимор от ядовитых стрел погибло! А кроволюбов сколько? Уже вслед за длинноухами гномье племя прибыло. Те уживчивые, хитрые. Со всеми договориться сумели. С нашими околотами торговлю сладили, эльфов тёплыми плащами да серебряными наконечниками для стрел приручили, человечкам камушки бестолковые из гор наковыряли. На гномов-землероев горькой обиды вроде и нету, да только чужие они. Но хуже белоглазых не было и нет народа! И правильно, что человеки передавили их всех! А кого не успели ещё, те – на нашей совести!

Хетко заскулил, видно, лесная вошь в ухо попала, пришлось подняться…

– Не спишь, Грэшем? – чудобор серым пеньком скрючился у огня.

– Заснёшь тут с вами, – не хотел я грубо, но уж так вышло.

– Не любишь ты нас, а?

– А за что любить-то, за то, что в околоты согнали и за нечисть держите? – и что меня пропёрло? Видать, с голодухи – за весь день только вяленой рыбы кусок сжевал. – Если мы на вас не похожи, чай не значит, что…

– Истину говоришь – любить не за что, – перебил дед, – да и мы вас не жалуем. Мешаемся друг другу – не можем землю одну поделить. А вот хотел бы ты, Грэшем, жить как прежде? Чтоб без чужих, чтоб свободно… Чтоб по дедовскому охотничьему закону, а? Ведь так у вас принято?

– Кто ж не хочет, – присел я на корточки, на стариковскую бороду уставился. Понять пытался, чего мудрит-то.

– Вот, вот… И я о том же мечтаю, и Иэль… И Хейрем.

– А это ещё кто? – удивился я.

– Завтра увидишь, у Руцуловой горы ждать нас будет, – дед в рясу, словно в одеяло, закутался и захрапел. Посох, правда, в руке цепко держал. Опасался.

* * *

Хейрем, краснолицый, узкоглазый, соскочил с круглого камня и, перебирая толстенькими ножками, потрусил к нам. То, что неведомый Хейрем самое что ни на есть обыкновенное гномьё, я ещё вчера сообразил, пока ворочался да над чудоборовыми словами размышлял. Только никак не сообразовывалось в башке, что ж они всем гуртом за шеланью-то направились. Спросить не решался, не проводниково это дело – с вопросами лезть. К беседе прислушивался, разобрать пытался. Да где там! Гном попался болтливый, за один день всю свою жизнь расписать сумел: как родился, как женился, как деток рожал. К полудню меня уже зевота умаяла, эльф посерел с тоски, а дед ничего – слушал, улыбался. Дорога попервой хорошая была, утоптанная. Потом тропкой обернулась, а там уж через чащобу продираться пришлось. Хетко впереди ломился, а мы за ним по ободранному сушняку хрустели. Путь мне был неведомый, но по приметам да по ветерку слабенькому, тиной припахивающему, шли прямиком куда следует. Помыслилось было: «А не завести ли в непролазную глушь чужаков, а там бросить, не жалеючи, на верную гибель». Но тут же и передумалось. И ведь уж не столько чудоборца страшился, сколько любопытство заело. Уж больно хотелось узнать, что за зверёк такой – «шелань», и зачем это Седой Воле – пришлый чудоборец – такую толпу собрал. К болотам уже в сумерках подобрались.