Зеркальный гамбит

Субботу Чезаре провел в части. На следующей неделе его поставили в наряд, потом рота выехала на учения. И лишь ещё через одну субботу он наконец таки выбрался в город. Отметив увольнительную на КПП, Чезаре помчался на армейский челнок до Центрального парка. В парке, возле монумента погибшим героям, ждала Долорес Романо. День выдался ветреный, и Долорес куталась в кофту, застегнутую на продолговатые деревянные пуговицы. «Знаешь, Чичче, ты должен гордиться своим отцом», – проговорила она, трогая выгравированные на списке фамилии. Чезаре хотел было ободряюще взять Долорес за руку, но вспомнил Збринца и только усмехнулся.

– Не поднимешься домой к себе? – спросила Долорес вечером, когда они уже убрали свежую моцареллу в холодильник, перелистали новый журнал с комиксами про Смит-Вессона и собрались посмотреть блок военной анимации.

– Не-а, – мотнул головой Чезаре, – она… ну, Мария… она всё равно не заметит, дома я или нет.

– Смотри сам, Чичче. Главное, чтобы не волновалась.

– Долорес! Я же мальчик! Солдат! Кто волнуется за мальчиков?

– Конечно, – глаза Долорес потемнели, точно она вспомнила что-то очень грустное, – но я бы всё равно волновалась.

«Тебе по работе так положено», – хотел съязвить Чезаре, но почему-то промолчал. Вместо этого он зевнул, потянулся за пультом терминала и резко – слишком резко для одиннадцатилетнего подростка – заметил:

– Моей био-матери нельзя растрачивать свой потенциал на нефункциональные действия и эмоции. Она – специалист A-категории. Ей после моего рождения даже репродукт-бронь выдали, чтобы она могла полностью погрузиться в работу. Кстати, а какая у тебя категория?

– Да… То есть… – Долорес замялась, – ты прав, Чичче. У твоей био… мамы много важных задач. Пора перебираться в гостиную, анимешки уже наверняка давно начались. Я тут наделала сэндвичей с тунцом – возьми их завтра с собой. Угости друзей.

– Спасибо. Не хочу, – Чезаре поднялся и защелкнул карабин ремня. – Я передумал. Пойду-ка я домой. Не люблю мультики. И тунец ненавижу!

В ту ночь Чезаре долго не мог заснуть. Он жалел о том, что не дал Долорес понять: Чезаре Броччио нельзя обмануть, нельзя приручить салатом, макаронами и простынями в горох. Ближе к утру, когда он решил прекратить всякое общение с синьорой Романо и начал проваливаться в сон, вернулась мать.

– Ты здесь? – она упала в кресло и закрыла глаза. – Как учёба? Постарайся не ворочаться, я ещё поработаю.

– Послушай, Мария… – Чезаре поднялся, сел на кровати, прижав колени к груди, и уставился на мать. За те недели, что он провел вне дома, она ещё больше похудела. – Могу я тебя кое о чём спросить?

– Только поторопись, у меня мало времени.

– Ты жалеешь, что не получила бронь до того, как я родился? – голос Чезаре дрогнул, но он справился с собой и продолжил: – Ты жалеешь, что у тебя сын, а не дочь? Ты обо мне иногда вспоминаешь? Я тебе вообще нужен? Ответь мне, пожалуйста.

– Странные вопросы, – Мария тяжело поднялась с кресла и подошла к окну. Лучи прожекторов резали черное небо на лоскуты. – Но я отвечу, хотя не вижу в этом смысла. Мне некогда и незачем сожалеть о сделанном, Чезаре. Я репродукт-способная женщина. Мой гражданский долг – выносить и родить мальчика. Лучше не одного. Помимо репродукции, у меня, как и у любого A-специалиста, имеются обязанности. Много обязанностей. Слишком много, чтобы нефункционально растрачивать себя. А у вас, мужчин, всего лишь один долг и одна обязанность – воевать. Поэтому ты необходим мне и обществу. И, разумеется, я часто вспоминаю о тебе. Ведь ты – мой сын.

– Врёшь! Всё ты врёшь! Я для тебя не особенный, а просто мальчик! Один из всех этих мальчиков и мужчин. Я для тебя, как все! – Чезаре запнулся. Продолжил зло, отчаянно: – Тебе насрать, есть я или нет, зайду я домой в субботу или пропаду навсегда. И оттуда, с Мерны, ты не станешь меня ждать. Вернусь я или сдохну – тебе всё равно! Всем био-матерям всё равно! Мы для вас – тупые сырные головы, можно выловить из чана одну или другую, какая первой попадется, потом съесть или выкинуть, а в мире ничего не изменится!

– Хм. Если рассуждать в масштабах государства, ты прав. А так – нет, – Мария задернула жалюзи и устало зевнула. – Ложись-ка спать, Чезаре.

В следующую субботу ровно в двенадцать тридцать курсант Чезаре Броччио топтался у двери квартиры на пятнадцатом этаже высотного дома в Квинсе. Там, где, как всегда, ждала его Долорес Романо.

* * *

Пять лет – это так мало, особенно если они затесались между детством и совершеннолетием. Пять лет – много, когда идет война. Пять лет – жалкие крохи, если на жизнь отведено всего лишь двадцать четыре часа в неделю: с 12:00 субботы по 12:00 воскресенья, к тому же целых шестьдесят минут занимает дорога.