Зеркальный паук

Вот что знал только он один – и не позволил бы узнать никому другому. Ян и сам изучал психологию, чтобы получить ответы на вопросы, которые нельзя задавать. Рассматривая собственную историю отстраненно, объективно, он понимал, что дела его плохи. Тогда, четырнадцать лет назад, он получил серьезную психологическую травму, которую так и не преодолел. Такое нужно лечить – а он позволил ситуации закрепиться и усугубиться.

Вы ведь были близнецы…

Объективная сторона его разума знала неприглядную правду. Он затаил в себе то, что испугало бы Нину до истерики, что погубило бы его карьеру, не позволив ему стать полицейским.

Я не пережил это. Я умер вместе с ней, а она осталась жива вместе со мной. Я лежу под крышкой белого гроба. Я слышу, как на меня падает дождь, крупные холодные капли. Королевские лилии – последний подарок для меня. Я не плачу и спокоен не потому, что я – герой и сильнее вас. Я стою перед своей могилой и смотрю на свой гроб. Вам грустно, потому что вы еще живы.

Мы были близнецы… Мы и сейчас близнецы. Близнецы – единое существо, и нельзя, чтобы один из них просто умер, как умирает обычный человек. Когда умирает один из близнецов, остается одна вторая. Но одна вторая в прошлом живого существа – это не обязательно полноценное живое существо. Это просто половина, которая никогда не будет равна единому целому.

Он знал проблему, чувствовал ее и только этим успокаивал себя. Ян убедил свою совесть: до тех пор, пока он всем управляет, пока держит боль на коротком поводке, он не угрожает ни себе, ни окружающим. Им не обязательно знать, что он умер в тот день!

Он даже научился использовать затаенную травму себе на пользу. Он быстро построил карьеру, потому что полностью освободился от страха и боли. Коллеги, даже старшие из них, прониклись к нему уважением. Его отвага никогда не была безумной, казалось, что он просто слишком умен для страха. Ян никому не объяснял, в чем на самом деле его секрет.

Чего мне бояться? Я уже мертв. Что можно сделать мертвецу? Да ничего, у мира больше нет против меня оружия.

В самых сложных ситуациях, когда инстинкт самосохранения пытался взять свое, Ян просто призывал в памяти дождливый день, белоснежный гроб и букет лилий, отчаянно красивых, неуместно живых…

Я давно уже под землей. Мне нечего бояться.

Его воспоминания превратились в хроническую болезнь, он с ними свыкся. Поэтому он оказался не готов к тому, что почувствовал в парке. И теперь это подтачивало его изнутри, как крошечная трещина в дамбе, которая угрожает рано или поздно сломать величественную постройку и выпустить на свободу потоки воды. Чтобы сохранить рассудок, ему нужно было заделать трещину, и пока Ян придумал только один способ.

Он шел к ее последнему пристанищу за советом, как приходил уже сотни раз. Ян появлялся здесь и раньше, это было не больно, хотя он прекрасно знал, что это и его могила тоже. Когда бы он ни умер, его похоронят тут, вне всяких сомнений. Эта мысль была бесцветной и обыденной, как мысль о погоде.

Никто из семьи больше не появлялся здесь так часто. Да и зачем? У его старших брата и сестры были свои семьи, дети, напряженная работа. Поездка на кладбище становилась своего рода ритуалом, для которого есть специально отведенные даты и поводы. Ян прекрасно знал, что могилу Александры никто не навещал с июля – когда он сам был там. Нина и Павел приедут где-нибудь в октябре-ноябре, чтобы прибраться перед зимой, но уж точно не сегодня, не сейчас, так что их уединение никто не нарушит.

Он знал, что скажет сестре, о чем ее попросит. Ян не был религиозен и не верил, что призрак Александры парит где-нибудь рядом, оберегая его – такая перспектива представлялась ему полным бредом. С другой стороны, он никому не смог бы объяснить, во что верит. Ему просто казалось, что если там, под землей, одна вторая его самого, то связь должна быть, и не важно, какая.

Поэтому речь для сестры он готовил так же тщательно, как Майя Озерова, должно быть, готовила свои показания перед встречей с ним. Но, дойдя до могилы, Ян позабыл паутину красиво сплетенных фраз за один миг.