Зеркальный вор

Удаляясь от берега, он пересекает Спидуэй и идет мимо жилых зданий из красного кирпича с магазинчиками на первых этажах. Вымытые дождем улицы сияют чистотой, словно ждут инспекции большого начальства. Исчезли обычные запахи жареной пищи, разлитого алкоголя, блевотины и мочи, доносившиеся из переулков и подворотен, но зато их сменили ранее не ощутимые запахи нефтепромысла, напоминающие смесь из вони переспелых фруктов и тухлых яиц. За бульваром Эббот-Кинни многоэтажки исчезают, уступая место заросшим сорной травой лужайкам за щербатым штакетником и садам, огороженным старыми железнодорожными шпалами. Для этого времени года здесь очень много цветов и свежей зелени: мирт и самшит, хвощи и олеандры, жасмин и ломонос на обрешеченных верандах, космея и алтей вдоль изгородей. Корни слабо держатся за песчаную почву, и длинные стебли растений при всякой возможности норовят прислониться к заборчикам или стенам, укрепляясь и разрастаясь в ущерб своим не столь везучим соседям по грядке.

На другой стороне улицы патриарх с косматой белой гривой толкает по крошечному газону старомодную косилку, тяжело переставляя облепленные сырой травой сандалии. Он таращится на Стэнли, сузив глаза до щелочек за толстыми линзами очков. Стэнли отворачивается.

Ему не известны никакие приметы Уэллса. Он мог бы, сам того не зная, разминуться с ним на улице — и не исключено, что такое уже случалось. Это вполне естественно, однако ему трудно с этим смириться. В своих мечтах Стэнли всегда узнает Уэллса без проблем: их пути пересекаются, взгляды встречаются, и он по ироничному и озорному выражению на лице этого человека тотчас понимает, что перед ним Уэллс. В его фантазиях Уэллс также сразу опознает Стэнли. Как родственную душу. Как молодого человека, встречи с которым он давно ждет.

Стэнли осознает ребяческую наивность этих мечтаний. Разумеется, на самом деле ему следует наводить справки, общаться с местными, но он не знает, как лучше это устроить. Он научился не привлекать к себе лишнего внимания — что далось ему не так уж легко — и теперь вовсе не рад перспективе сделаться более заметным. За исключением карточных трюков и случайных приработков, он годами не имел прямых контактов с миром добропорядочных и законопослушных граждан. Эти люди — выгуливающие собак, подстригающие газоны, занятые своими каждодневными делами — представляются ему существами другого вида.

Размышляя об этом, Стэнли слышит отцовский голос, произносящий те же самые слова, и улыбается. Вспоминает отца, в парадной форме сидящего на кухне бруклинской квартиры и прихлебывающего молочный напиток. Все прочие — его дед, его дядя, его мама и сам Стэнли — молча стоят перед ним. Стэнли не отрывает взгляда от боевых наград на отцовской груди: медали «За тихоокеанскую кампанию» и «Бронзовой звезды». Всякий раз, когда отец смеется, они начинают похлопывать его по мундиру оливкового цвета.

Чуть позже отец доверил Стэнли протащить его новенький вещмешок часть пути до метро на Бедфорд-авеню и одарил его пригоршней сверкающих десятицентовиков.

— Сваливай оттуда, как только сможешь, — напоследок сказал ему отец, — иначе эти пиявки по капле высосут всю твою кровь.

К тому времени, как красные китаезы укокошили отца (что он сам и предсказывал), Стэнли уже вел незаметную жизнь под стать таракану: тихо проникал в квартиру, когда нуждался в еде и укрытии, и так же тихо исчезал снова, чтобы далее рыскать по окрестностям. Он так и называл себя в ту пору: тараканом. И даже гордился этим сравнением. А спустя еще год, когда умер дед, а мама навсегда потеряла дар речи, Стэнли покинул дом окончательно.

Здание справа от него снизу доверху обросло ползучей бугенвиллеей: только покосившееся крыльцо и пара мансардных окон еще видны среди изумрудной зелени и матово-красных прицветников. Стэнли никак не ожидал обнаружить столь заросшее строение в центре большого города. Что-то движется во дворике среди вьющихся стеблей, — оказывается, это кошка. Затем он видит еще несколько, около дюжины. Один изможденный серый перс глядит на него с крыльца; он так отощал, что кажется бестелесным, состоящим только из пары желтых глаз и комка шерсти.

Стэнли идет дальше. Шум прибоя стихает у него за спиной. Он размышляет о кошках и заброшенных домах. Об Уэллсе. О Гривано. О черных скорпионах и неведомо чьих глазах, следящих за тобой из глубины джунглей.

Он резко останавливается на тротуаре. «Парикмахерская — вот что мне сейчас нужно», — думает он.

18

Два часа спустя, когда прибывает автобус из Санта-Моники, Стэнли ждет его на остановке, придерживая за горловину отцовский вещмешок. Он перехватывает Клаудио в дверях, заталкивает его обратно в салон, влезает туда сам, платит за проезд и опускается на сиденье. Краденые банки сардин брякают в мешке, когда он пристраивает его у себя на коленях.

— Мы едем в Голливуд, — говорит Стэнли.

Клаудио застывает в проходе с отвисшей челюстью. Потом кладет ладонь на короткую стрижку Стэнли.

— Твои волосы, — бормочет он.

Стэнли перехватывает его руку и рывком усаживает Клаудио рядом с собой.