Зеркальный вор

Мужчина исполняет еще несколько смачных щелчков, прежде чем взглянуть на Стэнли, надменно выгибая бровь.

— Чем могу вам помочь, молодой человек?

— Вы Эдриан Уэллс?

Бровь опускается, а лицо его искажает негодующая гримаса. Бородач подавляет смешок, поднимая глаза к потолку.

— Мой юный друг, — говорит мужчина, — я Лоуренс Липтон.

Он произносит это так, словно Стэнли наверняка слышал это имя и должен отреагировать соответственно. Кто-то нависает над плечом Стэнли: это чтец, желающий вернуть свое место за столиком. Стэнли вежливо улыбается пожилому мужчине.

— О’кей, — говорит он. — Но, может быть, вы знаете Эдриана Уэллса?

Липтон молча смотрит на него секунду-другую, выказывая нарастающее раздражение, а потом дважды стучит костяшками пальцев по белой пластмассе столешницы и рывком поднимается на ноги.

— Я знаю всех, — ворчит он и уже мимо Стэнли обращается к поэту: — Можешь сесть на мое место, Джон. Мне надо пообщаться с музыкантами.

Стэнли встает вслед за ним с намерением все же добиться ответа, но бородач задерживает его, беря за локоть — не грубо, но цепко.

— Погоди, — говорит он. — Эдриан Уэллс иногда здесь бывает. Приходит послушать джазовый речитатив.

— А сегодня он здесь?

— Пока нет.

— Что такое джазовый речитатив?

Липтон, обходящий стол, останавливается перед ударной установкой, медленно поворачивается и раздвигает руки на манер эстрадного фокусника или ведущего телевикторины. Этот жест, похоже, призван объять не только эту сцену и этот зал, но и все побережье в придачу.

— Вот это! — говорит он. — Это все и есть наш джазовый речитатив!

— Стюарт, — представляется бородач и протягивает Стэнли толстую квадратную ладонь.

— Стэнли, — отвечает Стэнли.

— Так что тебе нужно от Эдриана Уэллса? Ты его пропавший сын или типа того? Хочешь востребовать наследство?

— Я прочел его книгу, — говорит Стэнли, — и хочу с ним встретиться.

— Он что, издал книгу?

— Кто издал книгу?

Последний вопрос задает молодой поэт, садясь на освобожденный Липтоном стул.

— Эдриан Уэллс.

— Не слыхал о таком.

— Он живет недалеко отсюда, — говорит Стюарт. — Ларри с ним знаком. Он читал нам одну свою вещь вскоре после открытия кафе. Ты наверняка его здесь видел. Сначала кажется нелюдимым, но, если его немного подмаслить, может завернуть неслабую речугу. Ах да, Стэнли, познакомься — это Джон.

Поэт с заминкой протягивает руку. Стэнли также без спешки отвечает на рукопожатие.

— Запал на Уэллса, да? — спрашивает Стюарт. — А кто еще тебе в кайф?

— Не понял вопроса, — говорит Стэнли.

— Я о поэтах. Кого еще ты любишь?

Стэнли задумчиво упирается взглядом в столешницу, заляпанную свечным воском, обколотую по краям и в нескольких местах обожженную сигаретами. Затем снова смотрит на собеседника и пожимает плечами.

Стюарт оглаживает бороду, созерцая струйки дыма на фоне светящихся шаров над головой.

— Уэллс мне нравится, — говорит он. — В уме и таланте ему не откажешь. Но вот что я тебе скажу: его стихи сейчас совсем не в тему. Взять, например, Элиота — я от него реально тащусь, «Бесплодная земля» вообще срывает крышу. Но в наши дни гоняться за хвостом старого опоссума — это полный отстой. Стихи всех этих старперов — Пэтчена, Рексрота, Эдриана Уэллса, Кёртиса Цана, да и зачастую самого Ларри, — это как секс в презервативе. С мозгами у них порядок, а вот под ребрами, похоже, все усохло, причем сами они об этом даже не подозревают.

Ближе к центру стола из пластикового покрытия вырезан ромбовидный кусок, обнажая древесное волокно. В этом месте, частично прикрытом подсвечником с толстой красной свечой, кто-то наклеил трехцентовую марку с надписью «РЕЛИГИОЗНАЯ СВОБОДА В АМЕРИКЕ» и нарисовал вокруг множество символов: звезды, полумесяцы, кресты (включая древнеегипетский), пентаграммы и разные магические знаки. Почти все они так или иначе уже попадались на глаза Стэнли, но значение большинства ему неизвестно.

— Их поэзия напоминает кул-джаз, усекаешь? — продолжает Стюарт. — Тот же случай, что с кошками Элиота, которые отлично умеют сформулировать проблему, но даже не пытаются найти ее решение. И в результате все катится в никуда. Мы, нынешние поэты, должны продолжить дело Элиота с того места, где он остановился, когда гром говорит: «Шанти, шанти, шанти».

Джон тычет большим пальцем в сторону входной двери.

— Кстати, о движении в никуда, — говорит он. — Взгляни, кто там нарисовался.

Стюарт поворачивает голову к двери. Стэнли следует его примеру и видит стоящую там невысокую черноволосую девушку с каким-то сонно-потерянным выражением лица. Позади, держа руку на ее шее, маячит мужчина с клювовидным носом и обезьяньими надбровными дугами. У него серая, цвета вареного мяса, кожа; крошечные глазки блестят на безжизненном во всех прочих отношениях лице. Девушка — при тонкой талии у нее широкие бедра и плечи — недурна собой, хотя уже понятно, что красота ее недолговечна. Даже плотная дымовая завеса не мешает Стэнли тотчас же распознать в этих двоих законченных наркоманов. В данный момент они выглядят как чревовещатель и его кукла.

— Это ведь не он? — спрашивает Стэнли.