Зеркало

рабочих совещаний.

Стас зашёл в кабинет своего непосредственного босса. Впервые без робкого стука.

Взял листок бумаги и зелёный фломастер и написал крупными печатными буквами:

«ЧАС ПРОБИЛ. ТРЕПЕЩИТЕ, ПРИДУРКИ»

Положив этот «мессидж» на стол он вышел обратно в коридор, но потом,

спохватившись, вернулся и уронил огромный плоский монитор на пол, убедившись, что ему

причинён необратимый ущерб. Довольный первыми результатами, сорвал со стены портрет

Президента и с удовольствием помочился на него. Потом он прошёлся быстрым шагом по

тропинке вдоль рабочих мест, роняя на своем пути всё, что попадалось под руку. У стенда

первой пожарной помощи разбил стекло, вытащил топор и порубил им на мелкие куски

массивный принтер — чудо японских технологий. Досталось и помещению безропотной

столовой.

Когда разрушать больше стало нечего, Стас прикрепил свой, не нужный более,

пропуск на стену в развёрнутом виде, использовав в качестве клея жвачку. Такие дела не

делаются анонимно или с опасливой оглядкой.

На проходной он остановился возле охранника.

- Брателло, - сказал он. - Мне кажется, на втором этаже какой-то не совсем обычный

порядок вещей.

- Что ты имеешь в виду?

- Мебель переставлена.

- А, это! Так вроде переставляли.

- Ну, ладно. Просто я давно здесь не был. Пока.

Свежий морозный воздух вдыхался лёгко и радостно. Как после первого свидания.

Домой Стас добрался уже без всяких размышлений, а потому — за нормальный промежуток

времени.

В лифте с ним опять оказалась та же женщина, что и тогда. И, кажется, с теми же

самыми пакетами из супермаркета.

«Вот же привязалась! - злобно подумал Стас, но потом его окатила свежая струя

мыслей. - Это моё подсознание шутит шутки надо мной. Издевается. Нужно с этим

беспределом кончать. И немедленно».

Он посмотрел на женщину, как мартовский кот в человечьем облике. Или наоборот.

- Поиграем?

Пальцем ткнул кнопку «Стоп». Распахнув пальто, стал развязывать на пижаме

тесёмки. Женщина истерично завизжала.

- Чо ты орёшь, дура? - успел рявкнуть Стас, но в следующий момент получил в глаза

струёй из газового баллончика и носком острой туфли в пах.

11

Шабанов не любил людей. Общение с ними вызывало у него досаду и скуку, а

собственная принадлежность к человеческому роду — жгучий стыд. Причины тому были

банальны, не совсем обычной была лишь реакция на них. Он пытался справиться со своей

мизантропией, уйдя добровольцем на войну, но и там не сыскал желанного покоя. Чужая

смерть не приносила ни боли, ни радости, а своя шарахалась от него, будто боясь заразиться.

На гражданке его без раздумий прибрали к рукам «органы», ориентируясь на безупречный

послужной список, стойкий характер и отсутствие квалификации для мирного труда.

Так он стал следователем.

Звёзд с неба на погоны не хватал, скрупулезно вёл дела, от явных висяков не

отказывался, начальству не перечил. То есть по всем показателям являлся типичной рабочей

лошадкой — таких берегут и держат возле себя, не позволяя упорхнуть к вершинам

иерархии. С коллегами вёл себя ровно, не подпуская ближе проведённой им самим черты,

однако многие почему-то считали себя его друзьями. С подчинёнными не церемонился. Слыл

в уголовной среде компетентным и опасным, могущим ради озорства довести дело до суда и

решётки без скидок на лица. Убрать его пытались только один раз, после чего решили, что

себе дороже связываться с непредсказуемым, лишённым страха человеком.

Покойников, как ни странно, Шабанов тоже не любил — они доставляли ему массу

хлопот в виде бумажной канители: протоколов, рапортов и прочей бюрократии. Хоровод

свидетелей, патологоанатомов, зевак, криминалистов, безутешных родственников действовал

ему на нервы. Деваться от них было совершенно некуда, а бросить работу означало скатиться

в кювет бытия. Так он и плыл по течению серых будней, пока не случилось с ним одно

интересное событие, покончившее с душевными метаниями.

Погряз он по уши в очередном убийстве. Не в том смысле, что улик не хватало, или

желания дойти до финиша, а попался ему подозреваемый, которого он не желал отдавать на

растерзание отечественной Фемиде. Парень замочил четверых своих врагов. Действовал

хладнокровно, продуманно и осознанно, хотя и не профессионально. Другого выбора судьба

ему не оставила. Вопрос стоял так: либо они, либо он. Ему корячилось пожизненное, но

такой расклад почему-то не устраивал Шабанова. Сплошь и рядом ему попадались дела, где

виновный оказывался недосягаемым, и с невозможностью его наказать приходилось

мириться, а тут как бы всё получалось навыворот — преступника никто не отмажет, но

видеть его на скамье подсудимых кажется не логичным и противоестественным. И тогда

Шабанов озарился идеей примерить на себя судейские одежды. Причём, сделать это он

додумался, сведя вместе два противоположных конца. Сложить плюс и минус, чтобы в