Зеркало для ангела (СИ)

Больше всего на свете Елена любила скакать на лошади. По лугам, по лесам, под зеленым кружевом листвы и бескрайним простором неба. Солнце спешило ей навстречу, улыбаясь золотыми лучами, роса рассыпалась радугой, птичьи голоса встречали и провожали, и не было никого на свете счастливее, чем она. И так продолжалось до тех пор, пока не встретила княжна молодого графа, а как повстречала, так стала еще счастливее. Но ненадолго.

А было это так. Как-то раз, возвращалась она с прогулки. Выезжает на поляну и видит, стоит вороной жеребец красоты неописуемой с белой звездой во лбу, нервный, на месте не стоит - танцует да похрапывает. А на жеребце - всадник в синем мундире с золотыми пуговицами, на плечах эполеты, волосы черные, как смоль, а глаза синие и строгие.

Как увидала Елена того всадника, так что-то с ней сразу случилось. Птицы петь перестали, и, словно, ночь вокруг опустилась темная, ни звезд, ни луны. И скачет она сквозь эту ночь, а впереди нее всадник на черном коне в синем мундире с золотыми эполетами. Скачут они, а справа и слева богатыри выстроились по шесть в ряд, да такие огромные, что Елена не больше мизинца будет. И когда проезжает она мимо богатыря, тот говорит: Бом-м-м-м, и голос его, как звон колокола, низкий, протяжный, плывет и не смолкает, а в самом богатыре что-то щелкает и перескакивает, словно стрелка в часах. Доскакали они до последнего богатыря, всадник проскочить успел, а перед княжной богатырь копье опустил, и как летела она, так о копье и ударилась, упала с коня и полетела обратно. И тут ночь сгинула, запели птицы, а молодой граф, приехавший из Петербурга в соседнее имение, улыбнулся Елене, и она ему тоже улыбнулась.

Молодого графа звали Александром, глаза у него были синими, как у маленького ребенка, лицо чистое, словно из мрамора изваянное, нос прямой, тонкий, и весь он - вылитый римский патриций, бюст которого у отца в кабинете стоял. Влюбилась Елена в графа без памяти, день и ночь о нем думала, и нисколько это ее не мучило, потому что была она счастлива - Александр ее тоже любил. Они катались на лошадях, гуляли, взявшись за руки, читали стихи и даже танцевали, просто так, без музыки.

Любовь молодого графа казалась княжне слишком возвышенной - он целовал руку, а ей хотелось большего. Холодна была эта любовь, словно парил граф в ночном небе или смотрел из глубины замерзшего пруда. Елене даже страшно становилось - не замерз ли он там совсем, в этом пруду, жив ли еще.

И вот однажды, возвращались они с утренней прогулки, ехали рядом, рука об руку. Глядь, а навстречу им девушка идет, дочка старухи ворожеи, повивальной бабки. Бабку эту в деревне не любили, сердитая она была, старая, сгорбленная, седая, и волосы клочьями в стороны торчат, нос крючком - настоящая баба-яга. Но какой бы сердитой ни была бабка, кровь она останавливать умела, грыжу заговаривала, а когда принимала роды, детки рождались здоровыми и веселыми.

Была у бабки дочка, и лет ей было ровно столько же, сколько и молодой княжне. Дружить они не дружили, да и не могли, но иногда встречались. Было у них кое-что общее. Обе они любили лошадей, и не только лошадей, но прочую живность. Елену звери и птицы любили, не прятались от нее, в щечку норовили лизнуть или бочком потереться. А дочку ворожеи зверье слушалось, становилось покорным, боли не чувствовало, не брыкалось, но и корма из рук не брало. Елене это казалось странным, но старухина дочка была рыженькой, как огонек, а звери огня боятся, вот, они и опасались Дину - так звали старухину дочку.

Дина и лошадей ковать помогала, и коров лечила и коз, и кур. Но боялись ее ничуть не меньше, чем саму бабку - сглазить она могла, заколдовать. Боялись, но заглядывались. Бегали парни к Дине, дрались из-за нее, некоторые, просто, с ума сходили, но не надолго. Уговор был у деревенских с ее матерью, если что с кем из парней из-за Дины случиться, не жить им в этой деревне, а может, и вообще - не жить.

Так вот, едут княжна и граф, а навстречу им дочка ворожеи. Остановилась, ждет, когда проедут, а сама на графа смотрит, и взгляд у нее, словно воск свечи тает и, как полуденное небо раскаленное, жаром дышит. Подъехали, лошадь Елены голову опустила, а жеребец графа как взбрыкнет! Копытом ударил, чуть Дину не задел. Она так и села в траву. А граф и бровью не повел, мол, так и надо, нечего под ноги лезть. Елена оглянулась и видит: смотрит им вслед Дина, а из глаз у нее слезы льются, рукой заслонилась и по дороге побежала.

Никогда такого раньше не случалось, чтобы лошадь на Дину фыркнула, или сама она заплакала. Другие рыдали, а она и слезинки не уронит. Случай тот княжне запомнился, но Дина им больше не встречалась и на княжеский двор наведываться перестала.