Зеркало для двоих

— Н-не знаю. — Таня обвела глазами кабинет. Белые капроновые шторы, какие раньше висели в детских садах, большой письменный стол с ворохом карточек и направлений на анализы, зловещее, похожее на приспособление для пыток кресло за ширмой и прозрачный шкаф с коробками из-под лекарств и противозачаточных средств на крашеных полочках. И непонятно зачем среди этих коробок — детская пластмассовая лошадка на колесиках. Беззащитная и в тоже время отважная, случайно умудрившаяся прорваться сквозь мощную батарею «Постиноров», «Марвелонов» и внутриматочных спиралей. — Не знаю, — повторила Татьяна еще раз, — нужно подумать.

— А чего тут думать-то? Тебе что, шестнадцать лет? Пора бы уже и мамой становиться.

— Кстати, вы уверены, что я беременна?

Толстая докторша, пораженная невообразимой дерзостью вопроса, даже всплеснула руками.

— Нет, Наташенька, вы слышали? — она обратилась за поддержкой и сочувствием к акушерке. — Эта мадемуазель сомневается. Если бы я не была уверена в своих диагнозах, я бы здесь не сидела, уж поверьте мне! Все ваши одиннадцать-двенадцать недель при вас. Хотите убедиться — сделайте ультразвук.

— Но я же ничего не чувствую: ни тошноты, ни слабости. Ничего!

— Наверное, у вас девочка, — улыбнулась молодая еще акушерка с изрытым оспинами, но все-таки милым лицом. — Говорят, девочка маму жалеет.

Татьяна тоже улыбнулась в ответ и снова принялась отвечать на бесконечные вопросы врача. Из кабинета она вышла с растрепанной кипой направлений на анализы в руках и глубоким сомнением в душе. Родить ребенка сейчас означает поставить крест на едва начавшейся актерской карьере. Академический отпуск, как минимум, на год. Да что там на год! Год кормить и еще девять месяцев носить. Впрочем, уже не девять, а шесть. Значит, уже месяца через три с институтом нужно будет завязывать: не ходить же в самом деле на фехтование или в танцкласс с выпирающим вперед животом!