Зеркало для героев

Послезавтра я буду говорить о семейных ценностях, от Марка три-двадцать и далее. Я бы настоятельно…

– Почту несут, – перебила его она, махнула рукой, здороваясь.

Почтальон улыбнулся в ответ, открывая черную форменную сумку.

– Преподобный, – сказал он, отдавая мистеру Оуэну завернутый в коричневую бумагу пакет с каталогом садового инвентаря из Лондона. Его присылали каждый год в непреходящей надежде, что провинциальный священник вдруг возьмет да и закажет дорогую немецкую лопату или лейку.

– Миссис Брукс, – почтальон протянул Присцилле кремовый конверт, подписанный красивым крупным почерком. – Вам привет из дальних стран. Это первое письмо от мистера Брукса из Сингапура?

Присцилла смотрела на конверт, как на змею в траве. Потом улыбка раздвинула ее губы, и преподобный Оуэн вздрогнул. Теперь она казалась смотрящей на змею Евой, уже съевшей яблоко, уже ослушавшейся господа, познавшей добро и зло.

– Да, – сказала она и взяла конверт. – Но я уверена, что следующим пароходом получу еще одно.

Она убрала письмо в карман, но тут же достала, покачала головой, глядя на почтальона и мистера Оуэна.

– Лучше так, – сказала она непонятно. Сняла перчатку, надорвала конверт, вытащила письмо и начала читать.

В секунду, когда ее пальцы коснулись бумаги, у преподобного Оуэна стиснуло сердце от отчетливого предчувствия беды – как тогда, когда его Агнес, вернувшись с рынка, сказала «ноги промочила, замерзла так, что их не чувствую, ну да ерунда, сейчас отогреюсь».

Порыв ветра бросил с серого неба пригоршню холодной водной пыли, тряхнул ветки тиса, загудел в колокольне.

– Нет, – сказала Присцилла. – Нет! Нет!

Она скомкала лист бумаги в кулаке, огляделась невидящим взглядом, подняла голову к небу и закричала в страхе и отчаянии. Кинулась бежать, запуталась в платье, упала на дорожку, прямо на обрезанные ветки. Перекатилась и замерла без чувств.

– Джон, в церкви на подоконнике ларец с нашатырем и солями, – скомандовал старый священник, приседая над женщиной. Он свернул свой плащ, подложил Присцилле под голову. Она дышала ровно, на щеке наливалась кровью царапина от шипа. Поднял письмо, пробежал глазами мятые строчки.

Дорогая миссис Брукс, с глубоким прискорбием я вынужден сообщить вам о смерти вашего мужа, Джеремайи Брукса, 16-го апреля сего, 1864 года. Перенесенный на корабле тиф сильно ослабил его организм, и, хотя окончательное выздоровление казалось не за горами, вчера его состояние резко ухудшилось. Ночью он скончался в своем номере отеля «Раффлз».

Мы с Джереми должны были стать партнерами по торговле в Сингапуре, а впоследствии и в Австралии. Многие мечты умерли прошлой ночью вместе с вашим мужем и моим добрым другом.

Я направляю официальные документы поверенному в Лондон, они свяжутся с вами по вопросам вступления в наследство и уплаты необходимых налогов. В бумагах я нашел этот подписанный на ваше имя конверт и, на правах друга, сообищю горестную весть лично.

Джереми вспоминал вас перед смертью и все повторял «Прис пусть простит, пусть простит». Я не знаю, к чему это относилось, но молю вас простить его и носить траур с чистым сердцем.

Засим остаюсь, с глубоким прискорбием,

Искренне ваш,

Адам Лоренс, эсквайр

Мистер Оуэн опустил руку с письмом и увидел, что Присцилла очнулась и лежит, не двигаясь, смотрит серыми глазами в низкое серое небо.

– Я не знал, что ты его так любила, – пробормотал священник. – Мне очень жаль, девочка моя. Прими мои соболезнования.

– Нет, – тихо, но отчетливо сказала женщина. – Никто никогда никого так не ненавидел, как я его.

– Тогда почему ты плачешь? – спросил мистер Оуэн. – Почему ты плачешь, Прис?

Не отвечая, она села, огляделась, вытерла слезы и кровь со щек. Поднялась, не глядя старику в глаза.

– Мне нужно побыть одной, – сказала она и ушла, склонив голову.

Преподобному Оуэну показалось, что вслед за Присциллой двинулась с кладбища тень, рябь воздуха, на мгновение размывшая ее тонкую фигурку в простом черном платье.

Почтальон наконец подоспел с ненужным уже нашатырем.