Зеркало для героев

Я вышел из-за деревьев прямо на них, доставая мечи из-за спины медленно, плавно, необратимо — мне хотелось дать грязной свинье прочувствовать глубину момента. Он успел выпучить глаза и вытащить из девчонки, но встать с колен я ему не дал — снял голову ударом и перекрестным рывком двух мечей. Голова покатилась под дерево, тело завалилось набок, поливая кровью сухие листья.

Я развязал девчонку и вытащил кляп. Она зашипела на меня и бросилась в лес, как была, в одной короткой рубашке. Я осмотрел вещи у костра — две котомки, зазубренный топорик, крепкая войлочная подстилка. Я сел, привалился спиной к бревну, достал из своего мешка яблоко и гроздь винограда. Яблоко съел, глядя в огонь. Девчонка вернулась, села у костра с другой стороны, как можно дальше и от меня и от трупа.

— Ты из деревни? — спросил я. Ответа так быстро я не ждал, его и не было. Девчонка смотрела затравлено и зло. Я показал ей виноград, плотная гроздь лежала в руке, как мяч.

— Лови, — сказал я и бросил его через костер. Она не поймала, но быстро подняла гроздь с земли, понюхала. Оторвала ягоду, положила в рот.

— Я иду за водой, — сказал я ей и ушел искать ручей, через который переступал, когда шел к поляне. Вода была холодной, чистой. Я напился и наполнил флягу. Когда я вернулся, девчонка нашла свою одежду — в руках у нее были штаны и куртка из крепкой некрашеной ткани. Она держала их и смотрела остановившимся взглядом.

— Ты из деревни? — опять спросил я. — Где он тебя поймал? Ты знаешь, где твоя мать? Или отец?

Она подняла на меня глаза.

— Вот мой отец, — сказала она, кивая на обмякший безголовый труп. Встала, подошла к нему, несколько раз пнула ногой, потом помочилась на него, стоя, как мальчик. Оделась и снова села у костра.

— Винограду больше нет? — спросила она хрипло. Я покачал головой.

Позже она взяла топорик, вырыла яму у большого дуба, нашла голову отца и похоронила её. Прежде чем уронить ее в разрытую землю, она долго смотрела в его лицо, держа голову за волосы. Потом поцеловала его в губы, уронила в яму, забросала землей, вернулась к костру и тут же уснула.

На вторую ночь я проснулся и увидел, что она стоит надо мной с занесенным топором. Она не могла знать, как быстро я умею двигаться, что я легко ушел бы от удара. Мое лицо было освещено луной, её — в тени. Мы долго смотрели друг на друга. Она не опускала топора, но он начал дрожать в ее занесенной руке. Потом мне надоело, я закрыл глаза и уснул. Проснулся утром под запах травяного чая — девчонка набрала каких-то ягод и листьев, сварила в котелке, напиток вышел очень душистым.

На третью ночь она призывно раскинулась на своей войлочной подстилке.

— Хочешь? — спросила она и отбросила назад длинные темные волосы движением настолько женственным, что моя кровь поневоле вспыхнула, в паху набухло.

Я накрыл ее плащом ее отца, погладил по голове и ушел выслеживать олениху — на тропинке были свежие следы. Я принес к костру свежую тушу и привел на веревке олененка — он был еще маленьким, хоть и не сосунком, и не успел далеко убежать.

— Назову его Рем, — сказала девчонка и, напевая, пошла собирать для него траву, мокрую от ночной росы.

Через неделю мы вышли к большой деревне, около сотни дворов. Трактир стоял наособицу, прижавшись к дороге. Хозяйство было большим, кормили вкусно.

— Здесь спокойно и безопасно, хозяйка будет к тебе добра, — сказал я. — Тебе позволят держать олененка, если ты будешь сама собирать для него еду и чистить его угол в хлеву. Ты будешь мыть посуду и помогать в зале.

Она кивала и не смотрела на меня. Я знал, что хозяйка будет снисходительна — всю ночь я мял её полные груди, впечатывал ее зрелое тело в соломенный матрац, ласкал языком пряные, тугие складки ее плоти. Она будет надеяться, что я вернусь и снова поведу ее в старую конюшню. Она присмотрит за девчонкой.

Через четыре дня, когда я вернулся к костру с водой и куропаткой, девчонка сидела рядом, вытянув к теплу сбитые ноги и глядя в пламя. Рем щипал траву под деревом. Чтобы догнать меня, ей надо было идти сутками, иногда бежать, иногда нести олененка. Но она была здесь и смотрела на меня вызывающе.

— Больше так не делай, — сказала она. Я кивнул и бросил ей куропатку, ее надо было ощипать.

— Меня зовут Лара, — сказала она, когда мы ложились спать. Как будто отдала мне что-то, чего до этого не собиралась и не могла, протянула свое имя в ладони, глядя внимательно и серьезно.

Я взял.

На следующий день я начал учить ее драться.

Что она беременна, я понял поздно, когда она уже вся ушла в живот — на лице остались одни глаза, щеки втянулись, ключицы, колени и локти торчали, как у скелета, а живот бугрился — гладкий, большой. Она носила своего брата или сестру, знала об этом, но обсуждать не хотела.

Мы прекратили тренировки, я стал чаще охотиться и покупать в деревнях больше молока, меда и творога. Я предложил остаться и пожить на ферме или постоялом дворе, пока ребенок не родится — я легко находил работу — но Лара отказалась.

— Я не могу останавливаться, — сказала она. — Нам нужно идти. Пойдем дальше. Пожалуйста.