Сапсан метнулся, с ходу пал перед равнинницей на колени, вырвал стрелу, через голову стащил металлическую рубаху и разодрал исподнее. Сглотнул: у них и форма груди была одинаковая. Яд уже начал действовать, вокруг раны растекалось синюшное пятно. Сапсан охнул, выдернул из-за пояса кинжал, накрест полоснул остриём по ране. Припал к ней и стал отсасывать кровь.
— Так я и думала, — Мать Барракуда осмотрела произведённого на свет Сайдой мальчика. — Что ж… Завтра я отправлю в равнинные селения гонцов. Если война ещё не закончилась, мы её остановим.
Матери-предводительницы соседних племён согласно кивнули. Младенец умостился у Сайды в руках. У него были плавники за плечами, в том же месте, где у любого водника. Но вдобавок к ним из плеч у него росли крылья, пока ещё совсем крохотные, неоперившиеся.
— Если среди поднебесного племени найдётся ещё несколько мужчин, подобных этому твоему Сапсану, — Мать Барракуда пристально глядела Сайде в глаза. — И если у нас найдётся хотя бы несколько женщин, подобных тебе…
— Что тогда? — подалась вперёд Сайда.
Мать Барракуда неожиданно подмигнула.
— У равнинников есть свои предания, — поведала она. — Отличающиеся от наших. Они гласят, что человеческая раса была когда-то едина и жила на равнинах. Но потом, после большой войны, уцелевшие люди изменились. У равнинников для этих изменений есть особое слово — мутация. Я слыхала его от пленных во времена Береговой войны. Часть мутантов стала жить под водой, как рыбы. Часть — в горных гнездовьях, подобно птицам. Не мутировавшие сохранили тот образ жизни, который был свойственен людям раньше. Появились три расы. С каждым днём они отдалялись друг от друга до тех пор, пока полностью не обособились. Но вместе с тем легенды равнинников говорят, что так будет продолжаться не вечно. Что настанет время, и расы соединятся вновь. В одну, более могущественную и умелую, чем каждая из трёх по отдельности. Я полагаю, первый день этого времени уже настал.
— Что же теперь, Матушка? — растерянно спросила Сайда.
— Теперь? Надеюсь, войне мы положим конец. Когда твой сын немного подрастёт, я отправлю с тобой вверх по реке двадцать акулыциц. Посмотрим, сумеешь ли ты вновь найти этого человека с птичьим именем.
Ласка подбросила сучьев в костёр и взглянула в глаза сидящему на корточках Сапсану.
— Завтра я ухожу, — сказала она. — Никогда бы не поверила, что смогу несколько месяцев прожить бок о бок с врагом. Ты выходил меня, и я должна быть тебе благодарна. Но ты мой враг и убил отца моих дочерей, поэтому я не стану благодарить.
Сапсан поднялся на ноги. Повёл крыльями, поморщился от боли в неверно сросшихся костях. Огляделся с тоской. Горный склон опустел, так же, как известняковые хижины, пещеры и гроты — поднебесники снялись с гнездовий и улетели в ничьи земли. Победители свернули походные лагеря и откатились на равнины.
— Значит, завтра уходишь, — проговорил Сапсан задумчиво. — Ты могла бы остаться со мной.
— Зачем?
Сапсан долго не отвечал. Глядел в землю, вдыхал запах жарящихся на прутьях грибов.
— Тебя ведь сородичи не примут, — сказал он наконец. — Возможно, подвергнут позору за предательство. Возможно, казнят. Ты могла бы остаться и жить со мной, как с мужчиной.
— Ты спятил? — Ласка отшатнулась.
— Я в своём уме. Пока ты лежала в беспамятстве, я много раз мог взять тебя. Но не стал.
Ласка издевательски расхохоталась.
— Ты? — переспросила она, отсмеявшись. — Меня? Ты наверняка повредился умом. У тебя ничего не вышло бы, поднебесник.
Сапсан вскинул на неё взгляд.
— Вдохни воздух, — велел он. — Чувствуешь ли ты мой слякотный отвратный запах?
Ласка вздрогнула.
— Нет, — неуверенно проговорила она. — Хотя… Нет, не чувствую.
Сапсан кивнул.
— Не понимаешь? — обронил он. — Однажды у меня была женщина. Когда она приблизилась ко мне впервые, от неё несло тиной. Ты поняла? Затхлым, несвежим смрадом. Это потому, что за спиной у неё росли плавники, а на шее были шрамы от жабр. Но стоило мне раз посмотреть на неё, и запах пропал, сгинул. Знаешь, почему я оставил тебя в живых?
— Почему? — эхом откликнулась Ласка.
Сапсан опустил голову.
— Ты всё равно не поверишь, — сказал он глухо. — Мне уже не взлететь, а значит, не добраться до моря. Я никогда больше её не увижу. И я думал… Неважно, я был неправ. Не жди до завтра, ступай, я не хочу больше тебя видеть.
— Ты гонишь меня? — едва слышно прошептала Ласка. До неё внезапно дошло, о чём говорил этот чужак с перебитыми крыльями. — Я похожа на неё, да?
Сапсан стиснул зубы.
— Мужчины моего народа рождаются реже женщин, — сказал он, — а умирают гораздо чаще. Поэтому у наших мужчин по несколько женщин, и верность для нас — ничто. Ты права: я, видать, повредился умом, когда думал, что могу хранить верность одной женщине с другой. А может быть, мой рассудок ни при чём, и у нас попросту настали новые времена. Теперь ступай.
— Что ж, — выдохнула Ласка. — Прощай.
Она стремительно зашагала прочь, потом побежала. Новые времена, навязчиво думала она на бегу. Он прав, настали новые времена. Она не была уверена, что не захочет вернуться.