Зеркало для героя

— А что такое тайна в женщине? — усмехнулась Лена. — Недоступность? Или своя тайная жизнь? — Ее лицо как бы осветилось усмешкой особого знания, которая, как видел Никифоров, выражала и надежду, что ей сейчас объяснят, как надо жить, и страдание от того, что она много думала над этим и не находила ответа.

— К нам приезжал врач из космического центра. — Иванченко посмотрел на Никифорова, словно спрашивал: «Я верно говорю?» — Говорит, самое тяжелое для космонавтов, что нельзя ни секунды побыть одному.

— Да, одиночество необходимо, — кивнула Лена. — Но когда его слишком много… — Хотела она или не хотела, а от затеянного ею разговора Никифорову стало больно.

— Казанова в спальню к собственной жене залезал на третий этаж по карнизу, — сказал Журков. — А у нас как? Да никак. Муж думает про жену, что он ее знает, и от скуки скулы воротит. А жена то же самое про него думает… Ну, вы еще молодые. За что выпьем?

— За женщин, — предложил Иванченко.

— Женщина будет такой, какой ее видит мужчина, — сказала Лена.

Никифорову почудилось, что она хотела сказать что-то другое, то, что касалось только их двоих, а сказанное ею — это лишь игра, подхваченная от Иванченко.

После родов у нее стали разрушаться зубы, и она объяснила, что в ее организме стало мало кальция, она отдала этот кальцин Василию и теперь мучается. Признание Лены поразило Никифорова. Василий медленно рос, а у нее появились седые волосы и морщины в углах глаз. Это было радостное и жестокое чудо: чем сильнее становился ребенок, тем заметнее изменялась Лена. Ей, выходило, надо стать здоровым Василием, потом уверенным в своих силах Никифоровым, потом своей старой матерью, у которой не было ничего дороже единственной дочери. И самой собой тоже надо было остаться. Но это уж в последнюю очередь.

Никифоров взял Лену за руку.

— Мужчина должен быть рыцарем, — сказал Иванченко.

— Конечно. — Лена улыбнулась необязательной пустой улыбкой.

И как только жена улыбнулась, Никифоров понял, что игра будет продолжаться, и ни он, ни она не смогут от нее отступить.

Выйдя во двор, мужчины один за другим прошли по узкой бетонной дорожке мимо «Жигулей», на которых лежал лунный свет, вышли за калитку и только тогда, когда Никифоров, просунув руку между штакетинами, звякнул крючком, смогли заговорить. Но задержанный Леной разговор уже меньше волновал их. Они почти насильно начали его, чтобы просто покончить с ним. «Мы не отступим, несмотря ни на что, или мы бессильны?» — вот от какого вопроса им невольно хотелось уклониться! Потому что он был прост, и его нельзя было расщепить на компромиссы.

Иванченко предложил-таки компромисс: ничего не делать, работать себе дальше, только каждый вечер пломбировать склад.

— Александр Константинович, ни одна деталь не пропадет! — с торопливым оживлением сказал он. — Маленькая пломба, а большое дело сделает. — Он посмотрел поверх придорожных тополей и, по-видимому, радуясь своей мысли, сказал. — Вечер-то какой! Луна, звезды… даже листья светятся. Шел бы так, ни о чем не думал… лишь бы лето никогда не кончалось.

— Кончится! — проговорил Журков. — Не успеешь оглянуться, не успеешь пломбу приклепать.

— Фу ты! — Иванченко махнул в его сторону рукой. — Ну как же по-другому? Останавливать центр?

— Не знаю! Ежели надо, — останавливать.

— Как у тебя все просто, — тихо сказал Никифоров, глядя в даль улицы, где поверху тянулась частая строчка огней на почти невидимых столбах. Выпорол слесаря, остановил центр. Мне кажется, Иван Иванович прав. Зарываться нам нельзя.

— Давай ко мне зайдем, — предложил Иванченко. — У меня вино есть… Да одолеем мы этого Губочева! Брось хмуриться, Вячеслав Петрович. — Он легко прикоснулся к спине Журкова. — Зайдем? Ты, как Тарас Бульба: я Губочева привел, я его и укокошу. Не укокошишь, сейчас это по-другому делается.

— Слушай, Александр Константинович, отпусти-ка ты меня опять в мастера! — сказал Журков, и в его голосе прозвучала горьковатая усмешка. — Я и раньше знал, что не по мне это, но тогда ты меня уговорил.

— Не уговаривал и уговаривать не буду! — ответил Никифоров.

— Погоди злиться. Ты пойми, Александр Константинович, тебе нужен другой человек. А то впрямь прибью кого-нибудь… Нет, раз уж не выходит, ты меня не неволь. — Казалось, он думает вслух, пробует, примеривает свою придумку, и она ему вполне подходит.

— Вячеслав Петрович, брось ты кобениться! — добродушно произнес Иванченко. — Я тебе как твой заместитель говорю: нету лучше тебя главного инженера. А уйти каждый может. Только куда? Везде одинаково. Порой думаешь: где-то открыли заслонку, предполагали — на время, а теперь не закроешь. Сейчас время личной инициативы, или, вернее, бремя. Никто нам не поможет, и уйти нельзя.

— Правильно! — сказал Никифоров. — Хлопнуть дверью уже не дано. Только я тебя не уговариваю.

— И на том спасибо, — проговорил Журков.

— Ну, зайдем? — повторил Иванченко. — Тут совсем рядом.

— Что со складом решим? — спросил Журков. — Или поймать вора за руку характера не хватает?

— Будем пломбировать склад, — суховато ответил Никифоров.