Я подобрала белье одного оттенка, сама накрасила ногти на ногах и руках, измазалась кремом с ног до головы. Хотела придать глазам томный блеск, но потом передумала и отложила принтер, печатающий разные контактные линзы в сторону. Амалия подарила мне его пару лет назад, но я так и не решилась воспользоваться ее подарком. Мои глаза слезились от линз, да и Зрители любили меня за естественность. Интересно, как там Амалия? Я легла на кровать, уставилась в потолок. Несколько раз моргнуть, расширить глаза сощуриться и вот я видела ее профайл. Среди фотографий, которые она выкладывала в сеть, был мой портрет, нарисованный простым грифельным карандашом. На нем я выглядела потерянной, взгляд блуждал в пустоте, уголки губ опущены. Кажется, таким было мое лицо, когда я узнала, что она предала меня. Под портретом значилась подпись «В ожидании прощения». Я закрыла глаза, вздохнула. Нелегко просить прощения, еще сложнее его дать. Тео придет вечером, и у меня еще много свободного времени. Да и будет лучше, чтобы Зрители еще раз услышали о моих планах на вечер. Пусть я не простила ее, я скучаю.
– Я к Амалии, – крикнула родителям, прежде чем покинуть дом. Сомневаюсь, что они обратили на меня много внимания. Мама готовила печенье для всего штаба отца. Предвыборная кампания начиналась с понедельника. От нашего Зеленого города требовалось двадцать Законников, более престижной не сыскать. Стать Законником почти невозможно, ведь для этого нужен не только идеальный рейтинг, но и свободное место. Люди ждут годами, чтобы получить возможность баллотироваться. Они каждый день просматривают некрологи, чтобы узнать счастливую весть: кто-то из старых законников упокоился. В этом году это был Нгамба Абиг, занимавший свой пост без малого пятьдесят лет, поэтому открылся конкурс на место нового Законника. У отца были все шансы занять это место, встать на одну ступень с отцом Тео. Папа был молод, но опытен, был на хороших счетах на своей прежней работе. Он отличался модной нынче маскулинной привлекательностью, да и наша семья была украшением его предвыборной кампании. Единственным пятном на репутации отца, единственным камнем, который могли бросить в него была Мист. Но мама решила взять удар на себя. Два дня назад она во всеуслышанье заявила, что сама виновата в том, что у ее дочери случился нервный срыв. Она плакала и говорила, что убедила дочь взять слишком большую внеклассную нагрузку. Потому та и сломалась. Мне было так противно слушать мамины слова и видеть лживые слезы, что я закрылась у себя в комнате. Мист сама брала внеклассную нагрузку. Никто не неволил ее, не заставлял. Ей нравилось учиться, заниматься спортом, программировать, рисовать. Я вспомнила, как они с Анастасией сделали для меня мультфильм, где рыжий кот гонялся за нарисованной желтой птицей. Мне было так смешно, что я со стула свалилась. Тогда Мист и Анастасия пообещали мне, что следующий мультфильм будет о неуклюжей рыжей девчонке.
Дом Амалии располагался в двух кварталах от моего. Мне нужно было упорно карабкаться вверх по горке, но зато с того места, где жила Амалия открывался прекрасный вид на Зеленый город и даже было видно стену на горизонте всполохами серебристого сияния.
Стена – это силовое поле, которое почти не увидеть, если находиться радом. Ее без особенных проблем могут перелетать птицы, проходить мелкие звери. Олени прекрасно живут в огороженной территории, а крупные хищники в Зеленых городах не водятся. Исключение – три Зеленых города в Африке, там львы есть, но в заповедниках. Я знаю, меня туда возили в детстве на поезде.
Дом у Амалии был скучной бетонной коробкой с плоской крышей и размещенными на нем солнечной батареей и небольшим ветряком. Возможно поэтому Амалия и начала рисовать – невозможно было созерцать эти уродливые серые стены на фоне великолепия, открывающегося внизу. Родители Амалии -- твердые семерки с надеждами на будущее были людьми спокойными, дружелюбными, но такими скучными, что беседовать с ними и не словить зевоты было практически невозможно.
Когда я нажала озябшем пальцем на звонок, то на мгновение испытала постыдное желание сбежать. Амалия отворила дверь тут же, перемазанная серой краской с кисточкой, заправленной за ухо. Только увидев ее, я осознала, как по ней скучала.
Вместо слов извинений подруга обняла меня и сжала так, что кости затрещали.
– Как я рада тебя видеть! Идем, покажу, над чем работаю.