Зеркало души

Это было ужасно. Всё то, что я испытала, находясь в плену у анимов, показалось простой разминкой. Боль была безликой, но в то же время я знала, что испытаешь, когда отрубают конечности, выдирают зубы, вгоняют иголки под ногти. Казалось, что все истязания, придуманные человечеством за века, воплотились за этими Вратами. И я ужаснулась изобретательности людей. Такая боль могла не только развязать язык и заставить рассказать всё без утайки, она могла свести с ума. В такие моменты начинаешь желать смерти, как единственного способа вырваться из круга боли.

Дыба, испанский сапог, сажание на кол, невозможно было осознать, что все эти мерзости могли родиться в изобретательной голове. Недаром, римский император Тиберий сказал, что смерть — слишком мягкое наказание.

Раньше я думала, что моральные мучения гораздо болезненнее, нежели физические. Теперь я поняла, что изощрённый ум может их соединить.

Но я не боялась боли. Я боялась увечий. Боялась, что лишившись ног, никогда не смогу бегать, лишившись глаз — не смогу радоваться красоте природы. Я боялась потерять связь с миром и сойти с ума наедине с собой. Но испытание пустотой я уже прошла, поэтому смогла сбежать от боли, самой нарушив связь с миром и победив свой страх.

Я вынырнула. Долго смотрела в темноту, сгущающуюся в высоких потолках, пока не почувствовала, как темнота зашевелилась и тоже посмотрела на меня. Я улыбнулась, несмотря на противную дрожь в руках.

После испытаний я ощущала себя опустошённой и… лёгкой, удивительно свободной. При встрече со страхом побеждает всегда один, и пока победа была за мной.

Следующая дверь была Филиппа.

Все было как в первый раз, я даже испугалась, не ошиблась ли я. Та же альтернативная линия развития жизни.

В меня летит снежок. Маленький, слепленный наспех из рыхлого снега. Я весело хохочу и уворачиваюсь. Где-то в глубине души растерянность: Дан — ребёнок, Вадим, с короткими, ёжиком, волосами, нескладный, как птенчик. И я, мне лет десять, не больше. Детство. Мы играем в снежки. Счастье. Будущего нет, есть только эта игра, длящаяся вечность…

Пора взрослеть…

Картинка сменилась. Я — снова я. Только на мне — одежда и снаряжение для скалолазания. Я покоряю вершину. Одна. Рывок. Достижение цели. Эйфория. Переступить через себя, покорить себя вместе с горой. И весь мир под ногами.

А здесь бросить соблазн самосовершенствования оказалось сложнее. Под моими ногами внизу — море, океан из леса. Бездонное небо, линия горизонта в дымке. Гармония.

Все было таким настоящим, что я постояла немного, вдыхая ледяной ветер и чувствуя упругие толчки то затихающего, то нарастающего ветра, под едва слышный гул. И вынырнула. Но на этом не кончилось.

Я стояла перед зеркалом. Фигура изменилась, сильно выдаётся вперёд живот. Я провела рукой по упругой, натянутой коже, и почувствовала отклик откуда-то изнутри. Там что-то двинулось, на коже появился бугорок. Внутри меня — новая жизнь.

Я оглядываюсь, позади меня — мужчина. Он наклоняется, целует в живот. У него на пальце — кольцо, такое же, как у меня. Семья. Это всё могло бы быть. Сладость покоя, достатка. Я пригляделась к мужчине. Виктор. Взрослый. Сердце наполнила щемящая нежность. Слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Разрывая тягучую, как патока, негу, я распахнула глаза.

Искушение жить полной жизнью всегда было самым главным человеческим желанием. И страхом жизнелюбивого Фила было прожить без толка, без смысла. Он хотел бы быть конструктором собственной жизни, но всё это придётся забыть, ради цели, ради этого мира.

Я вздохнула, настраиваясь на следующее испытание.

Последняя дверь из шести, дверь Маргариты. Я знала, что её сила связана со смертью, и догадывалась, какое испытание меня ожидает. И я не ошиблась.

Я увидела их всех. Всех, кто нас покинул. Они стояли плотной толпой, близкие и далёкие одновременно, лёгкие и прозрачные, как дуновения ветерка. А вокруг была пустыня, пустыня Смерти.

С каждым моим шагом рос кусок льда в животе, а лица умерших набирали краску и ясность очертаний. Ближе всех ко мне стоял папа.

Я остановилась, до боли сжав руки и закусив губу. Отец, живой, с грустной улыбкой, был совсем рядом. Бабушка, которую я почти не помню, держала его за руку. Другие родственники, которых я видела только на старых фотографиях, улыбались. Они все ждали, что я подойду, но я не двигалась, даже когда их улыбки поникли, и они печально стали расходиться. Отец стоял дольше всех, с болью на лице он искал моего взгляда, а я плакала, но не приближалась. Тогда он прикоснулся к груди сжатым кулаком, этот жест между нами означал, что он любит меня, а потом развернулся и не оглядываясь ушёл.

Я отвернулась, оттёрла слезы и заметила Севера.

— Ты что здесь делаешь? — я растерянно шагнула к нему, а он вдруг вздрогнул, закашлялся кровью и упал.

В панике я схватила его за плечи, а он захрипел и затих с распахнутыми глазами. Я застыла от ужаса и осознания непоправимой беды. Тихо погладила его по лбу, он был холоден, словно лёд, в уголке рта запеклась кровь. Рядом с ним мне было жутко.