Зеркало души (СИ)

Ко мне мой кто-то милый.

Но нет со мной кого-то

Мне грустно отчего-то

Клянусь, я все бы отдала

На свете для кого-то.

Когда я читала этот стих в комнате перед девчонками, они даже всплакнули. От умиления!

— Это как молитва! — С придыханием сказала одна из сидящих. А Маша всё допытывалась, где я нашла такие стихи. Ведь кто такой Бернс даже тогда, в мое время, многие узнали, лишь посмотрев фильм.

Вот так просвещала своих сокурсниц поэзией Западной Европы и Азии. Но «комиссарша» все же сказала, чтобы поменьше я увлекалась такими поэтами.

— Ты комсомолка, Малышева, и твои предпочтения должны быть с коммунистическим задором, жизнеутверждающие, а не эти «розовые сопли капиталистов».

Ну, и что я могла возразить? Я, конечно, сказала, что приму к сведению. Та лишь прищурилась, но цветок и карточку взяла. Значит, не отказывается от внимания. Думаю, что и стихи прочла. Только не может без критики.

Она, по сведениям наших вездесущих девчат, не была замужем, и не имела детей. Вся в партийной работе и в «первых рядах строителей коммунизма». На кафедре была бессменным парторгом. Резка, грубовата, решительно пресекала любые отхождения от политики партии, считая, что «старшим товарищам виднее». Недаром мы прозвали её «комиссаршей». В последнее время она постоянно цеплялась к нашей газете и лично ко мне. Мелко так подкалывает и учит. Противно! Но терплю, мне еще учиться и учиться.

Сергей Витальич прислал телеграмму: «Поздравляю самую красивую и самую лучшую девушку на свете с праздником. Желаю счастья. В командировке до мая. Не скучай. Твой генерал».

— Вот это он зря подписался! — фыркнула Маша, когда я зачитала ей текст телеграммы. — Признался на всю ивановскую в своих чувствах. Теперь жди. Пойдут сплетни.

Я не понимала, почему она так говорит, ведь там нет ничего — ни признаний, ни поцелуев. Всё чинно и скромно.

— Да как ты не понимаешь! — тыкала она в текст. — Во-первых телеграмма! Во-вторых — Твой! Где это видано, чтобы этот мужчина был «твоим»? И что это значит, как ни любовник? Пойми, ведь тебя всякий осудит, как узнает, сколько меж вами разница. И злым языкам будет все равно, любите вы друг друга или нет. Ты будешь охотница за добром и пропиской, а он старым развратником!

Я была в шоке! Впервые услышала из уст подруги такие слова. Она всегда была на моей стороне и никогда не порицала наших отношений, а тут с таким вызовом, будто сама хотела это все сказать. Я заплакала.

— Эй! — кинулась она ко мне. — Это не я тебе говорю. Не принимай эти слова за мои мысли. Это со стороны так будут думать. Я когда-то прошла по такой стезе отношений и получила такое количество негатива, что даже сбежала сюда. Не дай Бог, тебе столкнутся с этим! При том не забывай о зависти! Слишком он лакомый кусок для многих! И я уверена на все сто, что уже по углам обсуждают эту телеграмму. Ведь он прислал её на общежитие и многие её читали. Здесь у всех свои уши. Ты уж отпиши ему, чтобы таких вещей больше не делал. И письма только на до востребования. Обязательно. Здесь сопрут, и не почешутся! И так уже гуляют по общаге сплетни о твоем посещении Кремля, а теперь и ресторана. Ты же не скрывала и не брала с наших зарока? А если дойдет до деканата, а еще хуже до «комиссарши»? Тогда беда!

Я утирала слезы и понимала, что она во всем права, и мы с ним сделали большую ошибку, что слегка приоткрылись. Я написала генералу обо всем, что услышала и попросила, ради всего святого, быть в письмах сдержаннее и писать на до востребования, как тогда в совхозе. Там была вынужденная ситуация, здесь же страшно сказать какая.

Дни шли за днями. Мы учились и ждали весны. На улицах было грязно и серо, как и всегда в марте. Но иногда проглядывало солнце, и мы сидели на лавочках и поглощали ультрафиолетовые лучи. Даже пахнуть стало вкусно.

— Скоро уже приедет Сережа, и мы обязательно встретимся!

Мечтала я, читая его письма полные ласки и любви. Я же была несколько скупа на лирику и редко писала, что люблю или скучаю, но он не обижался, он любил сам и знал, что я отвечаю ему тем же.

Где он был и что делал, мне было неизвестно, да я и не спрашивала. Лишь иногда он писал, что сейчас занимается интересным новым делом, что в этом году мы многое узнаем и будем в восторге. О чем хотел сообщить, мне было недосуг расспрашивать. Шли упорные занятия по языкам, и я много занималась, даже уходила с книжкой в скверик или ходила по дорожкам, повторяя глаголы и заучивая слова. Два месяца до конца года и мне нужно сдавать без троек и без хвостов, чтобы получать стипендию. Теперь и я влилась в студенческую голодовку. И если бы не генерал, который вручил мне через Володю конверт с тысячью рублями, как мы бы жили, я не представляю. Я, конечно, сказала, что прислали родные за три месяца, и мне поверили, потому что их полностью внесла в общак, то есть на продукты и первую необходимость: мылки стиралки, проездные и даже билеты в кино.