Пахло тонко, аромат был легкий, цветочный с примесями ландышевой эссенции. Такого я уж давно не видела на полках среднестатистического магазина парфюмерии. Возможно в дорогих бутиках или же в руках персональных менеджеров типа «Мэри Кей». Хотя и те уже не американского производства, а скорее китайского, как и всё остальное в моем мире. Взглянув еще раз в зеркало, не заметила ничего предосудительного, разве только резко обозначившиеся соски моих полных грудей, чему я была несказанно рада и горда.
— Еще бы сарафанчик повыше, чтобы ноги были видны, но и так сойдет. Должна же быть в девушке загадка! — хихикнула я и открыла дверь.
И тут же наткнулась на восхищенный мужской взгляд. Он даже не скрывал его. На его лице отчетливо было видно, как я его удивила и мне это понравилось. Лукаво склонив голову, я сказала, что готова. Он только кивнул, будто забыл все слова разом. Тут состав затормозился, и мы качнулись вместе: я к нему, он ко мне. Таким образом, вдруг, я оказалась в его объятиях и мы замерли, глядя друг другу в глаза. В моих — было веселое удивление, в его — восторг.
— Остановка тридцать минут! — услышали мы громкий голос другой проводницы, которая дежурила с этого утра.
Сосед выпустил меня из рук, извинившись.
— Я сейчас, — нНырнул он в купе.
Буквально через несколько секунд он вышел в светлом слегка помятом пиджаке, наброшенным на плечи. Сойдя с порога вагона, он подал мне руку, и мы вышли на перрон. Была середина дня и вокруг сновало множество народу. Я вновь не узнала, что за станция у нас на пути.
— Мы где? — Окинула я взглядом гомонящую толпу. — Как называется?
— Не знаю, — пожал он плечами, — но не Москва очевидно. — Тут он улыбнулся и взял меня под локоть. — Давайте прогуляемся в буфет. Да и посмотрим вокзал. Согласны?
— А давайте! — воскликнула я и улыбнулась ему, лукаво глядя в глаза.
Он как-то весь подобрался и осторожно прижал мой локоть к своему боку. Я почувствовала сквозь тонкий шелк своего сарафана его горячее тело, которое пробивалось даже сквозь светлый чесучовый пиджак.
Я оглядывала людей и видела, что одеты они просто, даже бедновато как-то, без красок и вычурности. Даже молодежь. Не то что в мое время! Здесь всё кажется серым и однообразным: как говорится — белый верх, черный низ. Это у мужчин. Поэтому светлый пиджак моего визави был наглядным примером столичного лоска. А вот женщины сплошь платья, прямого покроя за колено, носочки, босоножки. И волосы с прическами «а ля Марлен Дитрих» в сороковые: подколотая заколками на темени гУля и завивка «химия». Вероятно поэтому я со своим свободным сарафаном и без носочков, так поразила воображение этого мужчины, что он тут же ошалел от новизны впечатления. Я заметила обычную вокзальную суету: носильщиков с бляхами, толкающих груженые тележки с криками «Поберегись!», детей, еле успевающих за своими родителями с озабоченностью на усталых лицах, стариков в потертых кепках и старух в платочках «наперед», как говорила моя бабуля, то есть под подбородок.
Всё это проходило передо мной как в кино с сюжетом из прошлого века. Перед вагонами пробегали женщины с корзинами и ведрами, предлагая пирожки, вареную картошку с жареной рыбой и яблоки. У невысокой ограды сидели старушки с семечками и цветами.
Сосед потянул меня к цветочницам и показав на стоящие в ведрах растения, спросил, какие мне нравятся. Я пожала плечами:
— Свежие.
— Да только что сорванные, девушка! — закричали они наперебой, учуяв явного покупателя.
Сосед купил букет крупных ромашек и протянул их мне, заплатив женщине столько, что та открыла было рот, но потом, вдруг опомнившись, заулыбалась:
— Счастья вашей дочери, товарищ, и хорошего мужа! — прокричала она.
Я засмеялась, а он нахмурился, но тут же засмеялся вместе со мной:
— Ну, вот, теперь вы моя дочь, оказывается!
Я пожала плечами:
— А может быть и мой муж! — сказала весело и уткнулась в букет, вдруг запылавшим лицом.
Он ничего не сказал, только слегка вздрогнул и ещё крепче сжал мой локоть. Неосознанно, скорее всего, но тут же отпустил, как испугался.
— А не пройти ли нам в буфет? — Наклонил он ко мне голову.
— Пойдем, — просто сказала я.
Мы зашли на территорию строения и я была поражена скудостью его обстановки и соответствующим запахом. Пахло пОтом и еще чем-то кислым — то ли от нестиранных вещей, то ли от немытых тел. Стены выкрашены в светло-зеленый цвет, порядком облупившиеся. В зале стояли жесткие деревянные кресла с откидывающимися сидениями, скрепленные между собой в каждом ряду. У окон касс стояли очереди и слышались громкие разговоры на темы, касающиеся поездов, отправлений и стоимости билетов. И над всем этим бедламом время от времени слышался равнодушный женский голос:
— Товарищи пассажиры! Скорый поезд…