Зеркало грез

– Да. Видел, как тебе было трудно, но мешать поостерегся. Ты была в состоянии аффекта и могла накинуться с разборками на меня. Связываться с полицией тоже не хотелось. Вдруг решат, что мы с тобой заодно.

– Но я не могла его убить! У нас действительно были размолвки…

На улице послышался вой полицейской сирены, затем настойчивый звонок, громкий стук в ворота и требовательный голос: «Хозяева, открывайте! Полиция!»

– Вот и архангелы по твою душу. Карета золотая за тобой приехала, королева, – усмехнулся пасынок, поднимаясь. – Пойду открывать, иначе ворота снесут, так не терпится им поскорее до убийцы добраться, – и он побежал встречать полицию.

Соня в растерянности наблюдала через окно, как несколько вооруженных человек в форме врываются в открытую Федей калитку и бегут к дому. Топот тяжелых ботинок в коридоре – и через секунду Соня уже окружена полицейскими.

– Гражданка Иванова Софья Михайловна? Вы задержаны по подозрению в убийстве Иванова Федора Андреевича, – слышит Соня с трудом пробивающиеся сквозь замутненное сознание слова, затем ее подхватывают под руки и тащат силком за собой, потому что она не в состоянии выйти из ступора.

Ноги будто ватные и ей не принадлежат. Невыносимой болью вонзаются в мозг острые стрелы запоздалых мыслей: «Что я натворила?! Сама себя погубила…»

Дальнейшее Соня помнит смутно: слепящие вспышки фотоаппарата, черные после снятия отпечатков пальцы, которые никак не отмываются от краски, и впившийся в нее, словно колючка, злобный взгляд следователя, монотонно повторяющего один и тот же вопрос: «Где вы спрятали тело убитого вами мужа?»

Если разговор с пасынком вселил в душу Сони лишь легкие опасения по поводу ее невиновности, то в полиции с ней обращались уже как с преступницей. Слова следователя молотом стучали у нее в голове, словно вдалбливая в сознание провокационные мысли о признании вины, тогда как нежелающее поддаваться подсознание все еще сопротивлялось непрекращающемуся мощному напору. Но вода камень точит. И вот уже тень сомнения начинает обретать четкие очертания, притворяясь воспоминаниями, и защита слабеет.

Ну откуда Соне знать, что повторы на допросах – самое главное оружие убеждения? Особенно когда критическое мышление обвиняемого резко понижено. Служитель закона уже убедил себя в том, что она виновна, и ему остается только убедить в этом саму Соню, пока она еще не отошла от шока, вызванного арестом. И нужно торопиться, так как суд считает первые показания задержанных наиболее достоверными, как данные в состоянии волнения. После получения признательных показаний Соню из отделения уже можно спокойно отправлять в СИЗО.

Но она еще не сдается, тихо повторяя: «Это не я. Я ничего об этом не знаю, ничего плохого не совершала». А в голове все чаще всплывает пугающая мысль: «Может, я и в самом деле его убила?» Душа противится признанию в том, чего она… кажется, не совершала. Соня в изнеможении закрывает лицо руками, пытаясь спрятаться от беспощадного взгляда следователя, буравящего ее насквозь и пробивающегося к правде, которую она якобы пытается скрыть, и все чего-то требует, угрожая и обвиняя.

Внезапно перед глазами Сони все начинает плыть, кружиться, делая реальность неважной и незначительной, спасая от помешательства и пряча ее разум в темном омуте теней и шорохов, шепотов и нежных объятий, из которых так не хочется выбираться. Но ее насильно вырывают из тумана беспамятства, она чувствует едкий запах нашатыря, отворачивается, чтобы не задохнуться, и открывает глаза.

Теперь рядом с ней другой следователь. Он сочувственно смотрит на Соню удивительно добрыми и ясными глазами. Она вдруг понимает, что положение ее не так уж и плохо, здесь тоже есть нормальные люди, которые поймут, выслушают и помогут выпутаться из беды.

И она начинает рассказывать. О нелегких отношениях с мужем, которого была вынуждена покинуть, о беспокойстве за мальчиков, которым грозит смертельная опасность от пасынка, оставленного отцом без наследства. Сообщает и о гипнозе, которому подверг ее пасынок, объявив, что именно она является невольной виновницей гибели его отца, и о наличии у нее косвенного, как она сама считает, мотива для убийства мужа, и об отсутствии намерений отсудить у мальчиков половину наследства.

Соне так хочется поскорее объяснить сложившуюся ситуацию понравившемуся ей следователю и избавиться от этого жуткого состояния неопределенности, что она торопится как можно подробнее поведать обо всем, что знает, а также высказать свои мысли и предположения о случившемся. Ей даже в голову не приходит, что не стоит так откровенничать со следователем, который, по сути, является для нее процессуальным противником. Что у Сони есть конституционное право не свидетельствовать против себя и не отвечать на вопросы, которые ей кажутся опасными.