Зеркало грядущего

– Как ты могла? Как ты могла? – Он помотал головой, точно надеясь, что наваждение вот-вот развеется, девушка исчезнет, подобно призраку-инкубу, вызванному сладострастием спящего, и вновь вернется мир и покой в его душу. – Как ты могла?..

В ответ она лишь улыбнулась, приоткрыв пухлые губки, и, призывно качнув бедрами, обвила руками его плечи. Он с силой оторвал ее от себя.

– Да будешь ты говорить, в конце концов?! – Он почти кричал, не думая об опасности. – Ты хоть соображаешь, что натворила?

Глаза ее, черные во мраке ночи, влажно блеснули, распахнувшись широко и невинно.

– Я хотела видеть тебя, мой господин… Я не могла больше ждать. – Тонкими пальчиками она принялась поглаживать его грудь, испещренную давними шрамами. – Ты прекрасен, мой господин! Я не видела никого, кто мог бы сравниться с тобой…

Валерий ощутил внезапную растерянность. Он был уверен, что, когда пройдет изначальный порыв и ужас происшедшего дойдет до нее, девушка будет раздавлена ужасом содеянного, возможно даже, примется осыпать его попреками, – он не был готов к этой нежности, восторженному преклонению и лучащимся счастьем глазам в зыбком лунном свете. Он не мог поверить, что подобное возможно в действительности… однако девушка была здесь, перед ним, она улыбалась маняще, ласкала его и, похоже, не ощущала и тени раскаяния.

Она вела себя подобно восточной одалиске, – однако подобное немыслимо было здесь, в Аквилонии, и уж тем более, со стороны наследницы знатного рода! Валерий не в силах был поверить собственным глазам.

– Но как ты могла? – прошептал он слабо. – Сюда могли войти, увидеть тебя! Ты хоть понимаешь, что погубила себя безвозвратно, что, отдавшись мне, лишила себя будущего! – У него мелькнула мысль, что подобным способом девушка могла пытаться принудить его к браку, – однако тут он решил сразу поставить ее на место. – Я весьма тронут твоим даром, но ты должна понимать…

Она не дала ему договорить, приложив ко рту теплые пальчики, затем пробормотала сонно, едва слышно, так что Валерию пришлось склониться к самым ее губам:

– Это не имеет никакого значения. Ты – мое будущее и вся жизнь, господин мой. Другой у меня нет и не нужно…

Обескураженный, Валерий разжал руки, и девушка, поспешив воспользоваться этим, прижалась к его груди. Ее тело было душистым, манящим… Он сделал последнюю попытку:

– Но Релата – разве ты не понимаешь?..

– Я понимаю одно! – Со звенящим грудным смехом она опустила руку, и к стыду и ужасу своему Валерий осознал, что плоть его вновь желает ее. – Я понимаю, что мой господин рад мне!

Валерий отпрянул. Она попыталась удержать его – но он отстранился в смятении.

– Нет, уходи, прошу тебя! – Он готов был встать на колени, лишь бы она наконец ушла. Ужасные картины врывающихся в опочивальню братьев Релаты, с самим бароном во главе; королевского суда, осуждения и ссылки пронеслись у него в голове. Ведь он даже не любил эту женщину! В отчаянии Валерий помотал головой. Дурной сон! Наваждение! Он не знал, что и делать. Только одна мысль растерянной птицей кружилась, не давая покоя: «Ну почему именно я? Почему это со мной?»

Это было странно, ведь Валерий Шамарский, принц и воин, никогда не был трусом. Подобного упрека даже враг не осмелился бы бросить ему. Однако сейчас им овладел слепой ужас – и он бессилен был противостоять ему.

– Уходи! – взмолился он, падая на жесткий стул. Релата склонила голову с покорным вздохом – длинные волосы шелковой волной легли на грудь.

– Если мой господин гонит меня – я уйду. Но вернусь, когда он вновь пожелает того.

Никогда! Никогда! Это крик готов был сорваться с уст Валерия, но он заставил себя сдержаться, мертвенным взглядом следя, как поднимает Релата с пола свое воздушное одеяние, как накидывает на плечи разорванную ткань, что скорее обнажала, чем скрывала стройное тело… Она двигалась легко, точно тень. Ему вновь вспомнились искусители инкубы, и холодная дрожь пронзила все тело. Он даже не поднялся проводить ее.

Она ушла без единого взгляда, гордо вздернув подбородок, точно королева, выполнившая свой долг, и Валерий вдруг ощутил неясное унижение и досаду, – словно в бою показал врагу спину или оставил безнаказанным оскорбление. Страх перед будущим отступил, как и стыд за содеянное, сменившись горечью и отупением. Почему-то ему казалось, будто судьба жестоко подшутила над ним; будто, сам того не подозревая, он вновь сделался игрушкой в руках богов… Это были тяжелые, неразумные мысли, – но еще хуже ему сделалось, когда он обнаружил, что неутоленное его возбуждение так и не улеглось, и разгоряченная страстью плоть по-прежнему требует своего.

Грязно, по-солдатски выругавшись, как не ругался он с самого Хаурана, принц Шамарский прошел в опочивальню и рухнул ничком на неразобранную постель, как пал бы грудью на меч. Забытье, несущее облегчение, наконец укрыло его.

– Где ты была, проклятая шлюха?