Они прошли в покои немедийца, – жрец почему-то не пожелал вести его к себе. Эту деталь Амальрик также добавил к длинному ряду подозрительных, однако достойного объяснения подобрать не смог, да и, честно говоря, ему особо и не хотелось отягощать свой ум – в конце концов у него было достаточно дел и без того, чтобы копаться в странном поведении бывшего жреца, который и раньше-то не отличался ясностью в своих поступках.
Усевшись на низкий диван, накрытый шкурой изюбра, барон налил им обоим вина, хотя знал, что жрец не употребляет спиртного, да и сам он весьма редко позволял себе вкусить божественного сока виноградной лозы, и начал беседу ничего не значащей фразой:
– Ну, как тебе живется у Тиберия?
На лице Ораста неожиданно отразилось смятение, словно юноша не знал, как ответить на этот простой вопрос. Он заерзал на пятнистом ворсе шкуры, смущенно захрустел костяшками пальцев и неуверенно пробормотал, отводя взгляд в сторону:
– Как живется? Хорошо… Да, хорошо, все очень добры ко мне…
Не стоит все же забывать, что паршивец почти всю жизнь провел в храме, отметил про себя Амальрик, – понятно, ему трудно в одночасье привыкнуть к совершенно иному образу жизни, но все же не стал отказывать себе в удовольствии съехидничать.
– А что хозяйская дочь? Она любезна с тобой? – Имя девушки он сразу припомнить не смог, но бывший жрец нечаянно помог ему – он покраснел и сконфуженно промямлил:
– Релата… Она даже не замечает меня!
В дрогнувшем голосе немедиец явственно уловил нотки скрытой ярости. Более того, в нем была неожиданная сила. А парень-то не такой уж сопляк, подумалось ему вдруг. Со временем он еще заставит с собой считаться. Релата… Так значит, эту смазливую вертихвостку зовут Релата. Хм. Похоже, что в садике Тиберия вырос ядовитый крин – лилия, манящая к себе усталых странников, чтобы усыпить их насмерть своим дивным ароматом. Он прищурил глаза и напряг память. Где-то он видел эту плутовку, и совсем недавно, не тогда, когда он привез Ораста, в ту пору девица, если он не ошибается, по словам Тиберия, гостила у сановной родни. Да! Вспомнил… Осенний Гон. Королевская охота, Эрлик всех забери. Тогда еще этот чванливый Нумедидес, будучи в беспамятстве, пытался цапать ее точеные ножки. Он задумчиво перевел взгляд на Ораста, который отрешенно смотрел в небольшое оконце, забранное бронзовой решеткой.
Для Амальрика большой редкостью было относиться к кому бы то ни было с искренней симпатией. Люди для него, как правило, были полезны или опасны – либо непонятны, а стало быть, опасны вдвойне. Однако к этому мальчишке он проникся неожиданным сочувствием, еще когда они с принцем Тараском спасли его от костра. И дело тут совсем не в том, что барон связывал какие-то надежды с расшифровкой ахеронского фолианта, который по словам Ораста, назывался Скрижаль Изгоев. В глубине души он не верил в удачливость данного предприятия: навряд ли полуобразованному митрианскому служке удастся проникнуть в святая святых магов Пифона, – слишком уж мощь разума усопших чародеев несопоставима с жалким умишком юного чернокнижника! Не интересовал его Ораст и как мальчик для его изощренных плотских утех, хотя в Немедии не считалось зазорным вступать в связь с мужчиной; нет, скорее он разглядел в молодом отступнике некий стержень, что-то твердое и несгибаемое, надежно спрятанное под оболочкой умышленной подобострастности и нарочитого смирения. И это делало его личность молодого отшельника привлекательной для Амальрика. «Немедийский дух» – так он именовал про себя эту черту, – немедийский дух, который стал встречаться так редко у потомков славного Брагораса, а ведь люди, обладающие им, способны становиться великими воинами и вождями, топча железной стопой мириады жалких слизняков, тщащиеся называться людьми, вроде тех же Винсента и Дельрига.
Именно поэтому он старался расположить к себе злополучного некроманта – давал ему денег, старался проявлять участие ко всем его бесхитростным делам, даже взял с собой в Аквилонию. Ему казалось, что в ответ юноша искренне привязался к своему спасителю и был беззаветно, по-собачьи предан ему.
Немедиец был уверен, что у жреца нет от него секретов, однако сейчас Ораст явно что-то скрывал от него. Это было заметно по неуверенному, бегающему взгляду, нервным движениям тонких пальцев, без устали теребящих отворот накидки… Посланник знал, что, стоит ему чуть поднажать, и жрец откроет все, – однако, сам не зная почему, не стал делать этого. Должно быть, чувствовал, что без женщины здесь не обошлось… а ему совершенно не улыбалось стать поверенным первой, безответной страсти этого храмового девственника. Вместо того он поспешил переменить разговор:
– А виделся ли ты с Марной в последнее время?
Как ни странно, эта тема также не принесла облегчения. Ораст пробурчал в ответ что-то нечленораздельное, всем видом своим показывая, что не склонен продолжать беседу. Амальрик ощутил прилив раздражения.