Зеркало и чаша

— Я-то тебя отпущу, — со вздохом ответил старик и сурово взглянул на Зимобора. — Да только здесь не лучше ли тебе будет, чем там, снаружи? Здесь я тебя, внучка, от любой беды укрою, потому и забрал. В детстве была тебе судьба в лесу пропасть — ведь тебе обручаться проклятье не давало. А отец обручил тебя, не послушался. Упрям он, отец твой, нипочем с судьбой мириться не желает, желает все по-своему сделать! И брат твой такой был, за упрямство свое и погиб. Но брат сам свою участь выбрал, хоть умер — да по-своему. А ты, овечка моя белая, была дитя неразумное, за тебя все другие решили, потому мы с Матерью и пожалели тебя. Она тебя увела, от Девы спрятала, мне отдала, я тебя столько лет берег и растил. Как его мать ваше обручение разрубила — ты стала свободна, я тебя, когда всему выучил, назад в белый свет выпустил. А ты там и двух лет не прожила — опять обручилась, да все с тем же! Что тут скажешь — судьба! Что у Старухи посеяно, то у Девы прорастет! Хочешь — иди к своему земному отцу. Пока ты с ним живешь — ничего тебе не грозит. И ты, голубь, пока верен той, какой обещался, — Лес Праведный многозначительно глянул на Зимобора, и тот понял, что старик говорит о Младине, — она тебе будет помогать, все по-твоему делать. А изменишь ей, женишься — тогда смерть твоя. Сами решайте, что вам делать. А отпустить — я отпускаю. Ступайте!

Лес Праведный взмахнул посохом, и, не успев опомниться, все трое увидели перед собой покосившуюся избушку с приоткрытой дверью. Справа блестела широкая река, а впереди виднелся большой город — первая улица посада за луговиной, выше — детинец на холме.

Занимался рассвет.

— Куда это мы попали? — с беспокойством спросила Дивина. Она ведь никогда здесь не была.

— Это Плесков, — с облегчением пояснил Зимобор и сжал ее руку. — Здесь теперь правит моя сестра. Ну, пойдем, что ли. Она ведь никак не ждет, что я справлюсь с этим делом так быстро!

— Да, идем скорее, пока мои добрые хевдинги и большие бонды не заметили, что их конунг прогулялся на тот свет! — бодро подхватил Хродгар. — А главное, брат мой, не рассказывай королеве про Рагнхильд! — душевно попросил он, прижав руку к сердцу. — Я не виноват, я ведь тогда еще не знал твою сестру!

***

Месяц белояр близился к концу, когда Зимобор и Дивина подъезжали к Полотеску. Зимобору было приятно вновь увидеть этот город, в котором он когда-то так неплохо прижился, а для Дивины он был почти новостью. От воспоминаний двенадцатилетней девочки почти ничего не осталось, она не узнавала ни окрестностей, где когда-то гуляла с матерью и няньками, ни Двины, по которой ее когда-то катали на расписной ладье, ни детинца, ни княжьего двора с той баней, где родились она и ее брат, где когда-то горели на краю лавки два светильника и где к ним впервые явилась Та, Которую Не Звали.

Даже князь Столпомир поначалу показался ей чужим человеком, и прошло несколько дней, прежде чем она привыкла к тому, что этот рослый, сильный, красивый зрелой красотой человек — ее отец. Они действительно были похожи, и теперь, видя их рядом, Зимобор убеждался, что ему не померещилось когда-то сходство их темно-голубых глаз, изгиба черных бровей, овала лица, густых русых волос. Княжич Бранеслав, как он его запомнил, был похож на мать, а Дивина — на отца. Своего прежнего имени она совсем не помнила, и князь Столпомир тоже стал звать ее Дивиной, привыкая к новому имени, как привыкал к высокой, статной, красивой девушке с умным лицом и твердым характером, которой стала прежняя резвая девочка. Она знала многие тайны леса, и сам Столпомир невольно робел перед ней. Но это была именно такая дочь, какую мог только пожелать любой князь, и он знал, что снова полюбит ее, как только привыкнет.

Отец и дочь почти целые дни были вместе: Столпомир показывал ей дом, двор, хозяйство, сам город и окрестности, рассказывал все, что было с этим связано, расспрашивал ее о жизни в Радегоще и у Леса Праведного. Зимобор старался не мешать им узнавать друг друга и сам больше времени проводил с дружиной, где у него оставалось множество приятелей и где он всегда мог найти себе занятие. По праву давней дружбы над ним подшучивали, спрашивали, не собирается ли он опять принять десяток, но многие видели в нем, возможно, будущего преемника князя Столпомира.

Через несколько дней, когда первые волнения улеглись, Зимобор наконец заговорил о свадьбе. Но Столпомир отвел глаза и покачал головой. Зимобор впервые видел могучего князя таким растерянным и неуверенным. И то правда — нечасто тому приходилось отказываться от своего слова.

— Я... — с усилием выговорил Столпомир. — Я тебе обещал мою дочь, но...

— Что — но?

Зимобор не слишком удивился еще каким-то препятствиям — он к ним уже привык.

— Я все сделал, княже, — продолжал он. — Я нашел твою дочь, я вывел ее из леса, я вернул ее тебе. Я добился смоленского престола, твоя дочь будет княгиней, и лучшего положения ей не даст никто. Она любит меня, если тебе мало всего прочего. И я ее люблю. Какое тут еще может быть «но»!