Зеркало и чаша

Стоял гвалт, визг, вой, рев, гогот, так что от одного шума, казалось, лед на реке должен треснуть. Полуоглохшие мужики сгибались пополам от смеха, наблюдая бабью потасовку, смоленские кмети не хуже местных прыгали вокруг, кричали, подбадривали, кому какая понравилась, давали советы, которых никто не слышал и не слушался, но все равно было весело.

— Давай, Муравка, меси их, пустоголовых! — орал Зимобор, взявший сторону Лежневой старшей снохи, которая первой догадалась про медведя-оборотня. — Налегай давай, покажи им, вяз червленый в ухо!

Но зря старался: девичье войско побеждало, несмотря на ожесточенное сопротивление. Оттеснив охающих противниц, которые торопливо подбирали со снега сорванные кички и кое-как прилаживали их на разлохмаченные головы, прикрывая волосы, девушки пробились к Снеговой Бабе и, отогнав ее последних защитниц, сорвали кичку и с нее. Под торжествующие вопли и проклятья снежное чучело разметали, раскидали по полю и растоптали. С зимы сорвали кичку — теперь застыдится ходить простоволосой и уберется прочь, уступит дорогу весне! И пусть еще не скоро, еще больше месяца до равноденствия и весенних праздников Лады, а до настоящего тепла еще дальше, — но все-таки.

У всего бывает первый шаг, и у весны тоже. Помня об этом, Зимобор все это время думал о Дивине — уж наверное, она оказывалась не из худших бойцов в девичьей стае, когда в Радегоще сшибали рог зиме! Он знал, что Дивина никак не может здесь быть, но вглядывался в румяные, горящие девичьи лица, словно все-таки надеялся ее тут увидеть. И не раз ему мерещилось какое-то сходство с ее округлым лицом, темными бровями, крепким станом, длинной русой косой... Опять она, казалось, находилась совсем близко, но ни увидеть ее, ни притронуться к ней нельзя. Весна еще далеко, но она уже существовала где-то в мире; так и Дивина была очень далеко, но Зимобор сейчас не просто верил, а знал, что непременно найдет ее.

Когда все бабы подобрали обрывки своих уборов, на освободившееся место вышли мужики. По обычаю, верховья Сежи вставали против низовий: Заломы против Леденичей, а роды и маленькие села примыкали к ним. Выстроившись стенка на стенку, женатые мужчины и взрослые парни-женихи пошли друг на друга, и теперь потеха началась для женщин. Мужики угощали друг друга кулаками, срывали шапки, драли полушубки. На этот случай каждый кроме праздничного хорошего привез в санях старенький, какой не жалко, и переоделся перед дракой. Женщины кричали, визжали, подбадривали своих, смоляне тоже веселились, а Зимобор отмечал про себя: а неплохие бойцы, крепкие и по-своему опытные. Конечно, кметям каждый из них не соперник, особенно в бою с оружием, но, если что, ополчение здесь можно собрать хорошее...

— А ну давай теперь против нас! — крикнул он, когда нижние потеснили верхних. — Вставай, кто не боится! Верхние, нижние, все равно! Только покрепче нам давайте противничков, покрепче!

— Из мелкой посуды не пьем, дурных не бьем! — крикнул Людина.

Смеясь, сежане стали выстраиваться. Те, кто еще не натешился своей удалью, оправляли пострадавшую одежду, приглаживали волосы и вставали стенкой против Зимоборовой ближней дружины. Кмети освободились от лишнего оружия и тоже встали. Сначала женские, а потом мужские поединки их раззадорили, им тоже хотелось показать себя.

Сам Зимобор встал в середине своей ватаги. «Ну, матушка, не подведи!» — мысленно попросил он и прикоснулся к ландышевому венку за пазухой — подарку Младины. Лучше так, чем добиваться власти над Сежей настоящим кровавым боем. Но уж этот праздничный бой обязательно надо выиграть!

— А ну, бей пришлых, покажи им Сежу-реку! — заорал Хотила, и здесь бывший предводителем.

Потный, красный, растрепанный и полный боевого духа, он совсем не походил на того важного и сдержанного старейшину, который вчера приехал к князю в Немилово село. Но и Зимобор сейчас был похож не столько на князя, сколько на предводителя неженатых парней, которым всего два раза в году, на праздниках, разрешено в честь богов и предков угощать кулаками отцов и дядьев, от которых они весь остальной год смиренно терпят воспитательные затрещины! «Бей беспортошных!» — «Бей бородатых!» — орут тогда отцы и сыновья, вспоминая то, чего никто сам по себе не помнит, — те времена двухтысячелетней давности, когда род делился не на семьи, а только на мужчин и женщин, на взрослых, подростков и детей, и каждый принадлежал не своей семье, а своей стае, или ватаге, или как их там называли в те дремучие времена! Один человек такого ни знать, ни помнить не может. А родовая память крови — она все хранит.

— Бей местных! Покажем, какой есть Смоленск! — орал Зимобор, и кмети отвечали ему дружным радостным ревом.