Зеркало и свет

В галерее он гуляет, держа дам под руку; Анна по-весеннему в желтом, Мария в своем любимом темно-алом.

– Снова дождь, – говорит Анна, показывая свои успехи в английском.

– Боюсь, что да, – отвечает он.

Генрих сказал ему, поговорите с ней, Кромвель, вы же можете с ней поговорить? Он ответил, я не смею, а Генрих сказал, почему, если я вам разрешил? Он подумал, потому что не знаю, чего вы желаете от этого разговора. Вам нужна женщина, которую вы сумеете полюбить, или женщина, которую вы сможете отвергнуть?

Мария говорит:

– Я слышала, вашего друга Барнса скоро арестуют. И других ваших друзей-проповедников.

Она умолкает, давая ему возможность сказать: Барнс мне не друг. Однако он молчит. Анна идет рядом в счастливом неведении, ее пальцы лежат на его рукаве. Чувство такое, будто лютеранские часы по-прежнему у него на ладони, тиканье механизма сбивает ему пульс. Их корпус изготовил ювелир, шестерни – оружейник.

– На что Барнс рассчитывает? – говорит Мария. – Сперва он утверждает, что покаялся. Затем повторяет свои ошибки. Вы его слушали?

– Да, мадам. Слушал его проповеди день за днем.

– Пришлите мне их записи, – говорит она. Как будто он ее писарь.

Он кланяется. Мария продолжает:

– Я слышала, в Кале дела совсем плохи.

– Лорда Лайла ждут на празднестве ордена Подвязки. Несомненно, с него потребуют отчет.

– Странные времена, милорд. Умерли два великих лорда.

Галерея увешана новыми шпалерами, сценами из жизни апостола Павла. Королева, дочь короля и сын пивовара прошли, ослепленные светом, по дороге в Дамаск, переплыли Средиземное море. Теперь они останавливаются перед эфесскими чародеями, жгущими свои книги. Ему хочется протянуть руки в сплетение нитей и спасти книги из огня.

В доме у Гардинера подают каплунов с инжиром, ломбардские кростаты и рубленую куриную печень с крутыми яйцами, сабайон и говяжий холодец. Он, Кромвель, здесь по велению короля и смотрит на свой обед, потому что не хочет смотреть на епископа Винчестерского. И на Томаса Говарда тоже. Он даже не был уверен, что придет сюда, пока его барка не пристала к берегу.

Входя, он говорит:

– Почему вы здесь, милорд герцог? Мне казалось, у вас дома чума. Вам не следует быть подле короля.

– А я и не подле короля, – отвечает Норфолк. – Я подле вас.

Гардинер, как добрый хозяин, источает миролюбие:

– Насколько я понял, умер слуга, но милорд был от него в четырнадцати милях.

– Он не умер, и это была не чума, – говорит Норфолк. – Больше никто в доме не заболел. Уверяю вас, я совершенно здоров. В это время года я ем пудинг с соком пижмы, чтобы очистить кровь.

– Вы всегда очень к себе внимательны, – говорит он. – И вы, милорд епископ.

Они садятся. Слуги наливают вино.

Он поворачивается к Норфолку:

– Помню, когда Стивен был секретарем милорда кардинала, мы оба отправились в Ипсвич, где должен был открыться колледж милорда. Я сам вешал шпалеры, потому что работники ползали как мухи, и таскал столы и скамьи, а вот этот мой добрый товарищ стоял рядом, отдавал мне указания и заботливо уговаривал меня не надорвать спину.

Гардинер с улыбкой произносит:

– Я утруждаю себя лишь для благих целей.

Норфолк грохает кубком о стол:

– Ипсвич? – Никто не умеет так выплевывать слова, как герцог. – Чтобы добыть средства на этот клятый колледж, Вулси упразднил монастырь в Феликстоу – а это был мой монастырь. Когда колледж закрыли, я ликовал. Надеюсь, он лежит в развалинах. Господи, почему в этом королевстве столько несправедливости? Если не Вулси меня обирает, так его последователь. Вулси был вашим Богом, Кромвель. Вашим Богом-мясником.

– Вынужден согласиться. – Гардинер откладывает нож. – Меня изумляет, Кромвель, что вы до сих пор не видите истинную суть Вулси. Он был честолюбив и бесчестен. Вы сами знаете, что он, впав в опалу, просил о помощи иностранных государей. Без ведома короля, через голову короля договаривался с ними, будто он сам монарх. Как мы называем такого человека? Мы называем его изменником. Если бы вам показали факты без имени, вы бы сами его осудили.

– Да, – говорит Норфолк. – Ничуть не утруждаясь. Впрочем, хорошо, что такой человек, как вы, не чужд благодарности. Кем вы были, когда явились ко двору? Даже рубашка на вас и та принадлежала Вулси. А теперь потрудитесь выказать благодарность королю, сделавшему для вас много больше. Заберите своих немцев и вышвырните их вон.

Подходит слуга с кувшином вина. Стивен хмурится, и слуга отступает к стене. Не то чтобы Томас Говард хмелел с нескольких капель, но герцог, по всему, до выхода из дома опрокинул целый бурдюк. Наверное, для храбрости, и, видит Бог, она ему потребуется.

Он сжимает кулак. Грохает по столу. Тарелки подпрыгивают.

– Весь совет одобрил этот брак. Вы, Томас Говард, подписали договор в точности как и я. И король с нетерпением ждал невесту.

– Нет, клянусь всеми святыми, это вы связали его и захомутали, – говорит Норфолк. – И я скажу вам, почему он хочет освободиться. Не видели, как он смотрит на мою племянницу? Он пленился Кэтрин с первого взгляда.