Зеркало. Избранная проза

— И вам не жаль? — спрашивает она тихо, так тихо, что он не слышит.

Она не понимает, ей надо подумать, привыкнуть к радости. Она осторожно сажает Тролля на стол и отходит к окну, к деревьям, к тишине неба. Она в смятении смотрит на осенние листья, кружащиеся в вечернем воздухе, как золотые рыбки в воде. Она чувствует, как что-то тяжелое оборвалось, передвинулось в ней и там, глубоко внутри, где было так темно и душно, теперь сквозняк и солнце. Еще ничего нельзя понять, нельзя разобраться, нельзя рассмотреть — слишком светло, слишком ветрено.

Она впервые чувствует, как прекрасен этот вечер, этот Париж и этот мир. И что этот вечер, этот Париж и этот мир не были бы так прекрасны, если бы она, Лоранс, не стояла бы здесь у окна, не смотрела бы на них. Она впервые смутно сознает свое участие в мире, свое место в нем, свою единственность, свою неповторимость. Она совсем по-новому чувствует ветер, деревья и камни мостовой, будто проникая в их суть, в их душу. Деревья, ветер и свою комнату, казавшуюся ей прежде клеткой, книги в шкафах, каждую отдельно, письменный стол, ковер.

Вот она обернется и впервые по-настоящему увидит их, увидит, поймет, полюбит. Они там, за ее спиной, она чувствует их присутствие. И присутствие спокойного сероглазого человека, так безрассудно подарившего ей Тролля.

Она боится, чтобы ветер не закружил ее в воздухе, не оторвал ее от земли. И чтобы удержаться на земле, чтобы немного успокоить волнение в противовес ошеломляющему ощущению жизни, она вспоминает о смерти, о чужой безразличной смерти.

— Сегодня ровно месяц, как застрелился Тьери Ривуар, — говорит она, прежде чем обернуться.

Приложение [169]

Из откликов английской и американской прессы на английский перевод романа «Ангел смерти» [170]

«Трудно сказать, что прекрасней в этой на редкость прекрасной книге. “Ангел смерти” так нежно и тонко написан, что его можно сравнить только с самыми воздушными рассказами Катерины Мансфильд».

Manchester Gardian

«Роман слегка напоминает “Пробуждение Весны” Ведекинда, но немецкая драма тяжела и нарочита, тогда как эта трагедия юности рассказана чрезвычайно тонко. Она написана с очень большой скупостью средств, и все-таки все ее характеры живут. Письмо Одоевцевой — чудесно: то, что могло стать оскорбительным, превращено в нечто прекрасное и изысканное. В книге разлита трагическая красота…»

Evening Post (Chicago)

«Это роман юности, полный снов, ужаса, очарования, редкой прелести. Он легок и в то же время чрезвычайно содержателен… Одоевцева создала вещь незабываемой красоты».

New Statesman

«Книга Одоевцевой — одно из выдающихся событий книжного сезона Америки. Она будет иметь успех, привлекать к себе внимание, заставит много о себе говорить. Это одна из лучших книг, переведенных с русского за последнее десятилетие».

Canonsbourg Notes

«Изысканный и очаровательный аромат романа нельзя передать словами. Книга очень умна и очень интересно построена. Каждая фраза полна трагикомического смысла…»

Times

«Книга полна тяжелого трагизма. Удивительное психологическое исследование нездоровой юности, написанное легко, как рисунок пером…»

Winston-Salem Journal

«Читатель разрывается от симпатии к обеим героиням романа. Их трагедия оставляет горький осадок после того, как прочитана последняя волнующая страница… Эту книгу нелегко забыть».

Sat-Right

«Очаровательная, единственная, высокохудожественная книга. Документ мрачный и в то же время полный надолго запоминаемой прелести. Одно из немногих настоящих событий в книжном мире…»

В. Monical

«Опасная тема разработана с удивительной нежностью и тонкостью. В этом залог долговечности этой книги…»

Birmingham Post

«…На книге Одоевцевой лежит безошибочная печать очень большого таланта (Genius). Мы даже осмеливаемся поставить ее на один уровень с Чеховым. Никакая похвала не кажется нам чрезмерной в отношении ее книги…»

Gastonia Gazette

Георгий Адамович. <Из статьи «ЛИТЕРАТУРНЫЕ БЕСЕДЫ. ШМЕЛЕВ — ИРИНА ОДОЕВЦЕВА — ДОВИД КНУТ» > [171]

<… > Ирина Одоевцева вносит с собой в нашу литературу что-то новое. Говоря, конечно, о новизне не столько литературной, сколько личной и человеческой. Одоевцеву сразу можно узнать, ее писания ни с какими другими не спутаешь. Очень странный человек, с душой причудливой, легкой и насмешливо-печальной.