– Да, я про такое знаю. Но ничего не могу с собой поделать. Любому, кто пережил шторм, мало-мальски тихая гавань покажется раем.
– Неужели?
Ольга запнулась, решив промолчать и не провоцировать деда развивать диалог. Здесь невыносимо красиво. Так, что, впитывая эту красоту каждой клеточкой тела, не хотелось оставлять внутри место для пустой болтовни.
Тем не менее старик и не собирался исчезать. Вместо того чтобы верно истолковать молчаливый намек, он уселся напротив Ольги, опершись узловатыми локтями на зеркальный лак столика.
– Надеюсь, я не покажусь вам чересчур навязчивым, Ольга Григорьевна, – вновь заговорил он с надеждой. – Дело в том, что наш институт сейчас не в самом лучшем положении. После той трагедии в Санкт-Петербурге мы бросили все силы на… скажем так, латание дыр. Несколько ведущих сотрудников после тех событий подали в отставку. Как, например, ваш предшественник. Но вы об этом, конечно же, знаете.
Ольга отвернулась от окна и уставилась на попутчика, пожалуй, слишком бесцеремонно. Немного смутившись, она поспешила объясниться:
– Просто я никогда не видела ничего подобного. Признаться, я даже не знала, что у нас в стране есть подвесные железные дороги.
– Шаттл сохранился со времен Союза. Тогда реки частенько разливались по весне так, что железная дорога приходила в негодность. А специфика нашей работы требовала постоянных разъездов. Кроме того, для иностранных гостей этот шаттл сродни визитной карточке института. Сказать, что нас хорошо финансировали
– Моя работа до сих пор ограничивалась теорией, – Ольга мягко перевела тему. – И когда я получила приглашение, то подумала сперва, что это какая-то ошибка. Раз вы знаете, как меня зовут, значит, наверняка и диссертацию мою видели.
– Разумеется! Я, знаете ли, не каждого резидента еду лично встречать.
Ольга невольно смутилась:
– Ох, ну не стоило… Впрочем, мне приятно. Даже очень. Как я могу к вам обращаться?
– Юрий Львович. Храмович. Заведующий отделением протеомики. Рад с вами познакомиться.
Чем дольше Ольга общалась со своим спутником, тем больше понимала, что он вовсе не старик. Точнее, определить его настоящий возраст вообще не представлялось возможным. Храмовичу можно было дать как тридцать с хвостиком, так и все шестьдесят. Больше того, необыкновенно притягательные своей нечеловеческой чуждостью глаза-зеркальца чуть ли не физически гипнотизировали. Ольга опомнилась, когда поняла, что напрочь забыла о происходящем за окном.
Там внизу, на отмели, какая-то пузатая рыба выскочила из воды, на несколько секунд зависнув в воздухе. У Ольги дыхание перехватило от неожиданности.
– Раньше в наших водах водились филинвалы. Фестралийские киты. Говорят, иногда они подплывали так близко, что их можно было заметить с берега.
– Никогда не слышала об этом.
– Знаете, как рожают филинвалы?
Вот в этот-то момент и рождается китенок. То есть… Он должен успеть выскочить из чрева матери в те несколько секунд, что она зависает в воздухе. Сделать первый вдох. От воды их отделяют всего несколько метров, так что шанс успеть в подходящий момент невелик.
Юрий Львович задумчиво посмотрел в небо:
– Никогда бы не подумала, что в рождении китенка столько романтики,
– Позвольте один вопрос.
– Допустим.
– Дмитрий Тальберг сказал, чем конкретно вы будете здесь заниматься?
– Сказал.
– И чем же?
– Еще он сказал, что здесь будет изрядное количество желающих выспросить об этом до мельчайших подробностей.
К удивлению Ольги, старика ничуть не смутила эта (пожалуй, даже слишком) грубая прямолинейность. Напротив, он заливисто рассмеялся словно вчерашний школьник.
– У нас тут каждая лаборатория чем-то да отличается, – сказал он не без лукавства. – Так вот, ваш так называемый отдел ядерно-резонансной спектроскопии… Тьфу, язык можно сломать, пока выговоришь, так вот, ваша группа
И он опять сверкнул глазами-зеркальцами. На этот раз в дань собственному остроумию. Ольге ничего не оставалось, кроме как придать лицу самое кислое выражение из имеющихся в арсенале.