Зеркало отчаяния

«А я Матильда Домашкина. Только Мотей не называй, ненавижу».

«Госпожа Матильда?»

«Пока это выговоришь, завтра настанет. Давай короче – Тильда».

«А меня мама Маленой называла. Малечкой…»

«Забавно. Меня тоже так называть можно, только… ладно. Замнем пока».

Просто Малечкой обычно звали Матильду Кшесинскую. А бабуля, будучи ярой коммунисткой, ничего, что связано с Романовыми, на дух не переносила.

«Непонятно…»

«Ты не одинока в своем непонимании. У меня вот тоже голова кругом. Ладно, Малена. Можно так тебя называть?»

«Можно…»

«У нас есть два варианта. Первый – я сошла с ума от одиночества».

«Тогда и я сошла с ума?»

«Не хотелось бы?»

«Нет. Безумцев у нас убивают».

«За что?»

«Считается, что их духом овладел Восьмилапый и в любой момент может поглядеть на мир через их глаза. А кому ж охота оказаться рядом с Разрывающим дорогу?»

«Это кто такой?»

«Ты не знаешь, кто такой Восьмилапый? Паук, Кровопийца, Путающий нити…»

Матильда подумала пару минут.

«Нет. У нас такого нет. Но… я правильно понимаю, что это из вашей веры?»

«Да… А во что вы верите?»

«Кто во что горазд. Официальная религия – христианство, но там столько всяких ответвлений… А вы во что верите?»

«В Брата и Сестру. Детей Творца, которых он послал в Ромею, чтобы учить и наставлять нас в тяжелые дни, утешать в горестях и помогать нести нашу ношу».

«Непонятно, но ясно». – Матильда решила сейчас не вдаваться в теологические вопросы. Ей стало чуть легче.

Бабушка настаивала, чтобы Мотя ознакомилась с Библией, Кораном, книгой Велеса, Аюрведой и даже Авестой. Врага коммунизма надо знать в лицо – и точка.

Мотя честно прочитала, половину не запомнила, а вторую просто не поняла и забросила книги под шкаф.

Но в прочитанном точно не было ничего про брата и сестру. У нас вообще большинство религий патриархальные. Вот где разгуляться-то феминисткам! А придумать такое Мотя просто не могла бы. У нее фантазии не хватит. И тема не ее…

«Это что значит?»

«Ты слышишь мои мысли?» – спохватилась Мотя.

«Наверное… не знаю».

Матильда потрясла головой.

«Ты хочешь сказать, что ты – живой человек, и ты сейчас, в своей… Ромее?»

«Аллодии. Это страна, а Ромея – наш мир».

«Понятно. И ты сейчас сидишь…»

«Я сплю».

И тут Матильду осенило.

«Погоди-ка! Так это тебя я во сне видела!»

«Н-наверное…»

«С пирогом, бабником, каретой и клопами в трактире, и ты еще мямлила?»

Получилось не особенно понятно, но Мария-Элена словно бы хлопнула в ладоши.

«А это ты мне подсказывала, да?»

«Д-да… я думала, что сплю!»

«А сейчас я – сплю».

«Значит, когда у нас день – у вас ночь, и наоборот. Удобно…»

«Наверное…»

«Интересно, а почему так получилось?»

Мария-Элена так явственно удивилась, что Мотя это почувствовала.

«П-почему?»

«Ну да. Вот ты жила, жила спокойно, а потом вдруг в твоей голове поселился голос, и ты не бьешься в истерике, не пугаешься…»

«Колдовство?»

Вот теперь собеседница точно испугалась.

«А у вас есть колдуны?»

«Слуги Восьмилапого».

«Типа нашего черта… понятно. А что они могут?»

«Н-не знаю. Нам об этом не рассказывали».

«То есть не факт, что колдовство есть. И даже если бы было… у нас его точно нет».

«Вообще?»

«Да».

«Счастливые…»

«Малена, а ты все видишь, что со мной происходит?»

«Да. Как будто твоими глазами смотрю».

Мотя вспомнила свои ощущения.

«Да… я тоже. А как ты выглядишь?»

«Примерно как и ты. Только ты красивее…»

«Покажешься мне в зеркале?»

«Да. Зеркало!»

«Зеркало!»

Девушки взвыли в унисон. И окажись они друг напротив друга, посмотрели бы с удивлением.

«Зеркало?»

«Зеркало?»

«Да… я нашла его в маминых вещах».

«А я в заброшенном доме, еще оцарапалась. Зараза такая!»

«Я т-тоже…»

Мотя, игнорируя звонок в дверь, кинулась в спальню. Достала свою находку, оглядела со всех сторон.

«Почти как мамино!» – обрадовалась Малена.

«Почти?» – Мотя вертела зеркало в руках.

«Да… и знаки такие же. И герб мой…»

«Лань?»

«Да. Наш герб, Домбрийских…»

«Шикарно. А знаки…»

По оправе шли странные символы.

Руны?

Какие-то буквы?

«Что это вообще такое?»

«Н-не знаю».

«На твоем не лучше?»

«Надо поглядеть…»

«Вот-вот. Посмотри, потом я попробую все это добро перевести. Хоть будем знать, с чем столкнулись».

Малена была полностью согласна.

«Это может быть опасно?»

«Не знаю. Но у меня есть одна теория…»

«Какая?»

«Я где-то читала, что миров множество».

«Это и мы знаем».

«Значит, точно правда. И в разных мирах мы можем проживать разные жизни».

«Это как?»

«Здесь я родилась Матильдой Домашкиной. Но если бы наш мир развивался иначе… Я могла бы родиться тобой или ты – мной».

«Двойники?»

«Умничка, ловишь мысль! Именно двойники! Только из разных миров. Потому и зеркала у нас одинаковые, и они нас между собой связали… Ты свое когда нашла?»

«Вечером… вчера».

«Ага. А я, получается, чуть позднее. Значит, твое зеркало было первично».

«Это я во всем виновата?»

И столько грусти, столько безнадежности было в голосе Малены, что Мотя автоматически, подражая бабушке, рявкнула:

«Твою дивизию! Хватит ныть! В чем ты виновата-то?»

«Что ты… это… что мы…»

«Что мы познакомились?»

«Н-ну…»

Матильда вдохнула. Выдохнула. Нет, это точно не шизофрения. Ее глюки не были бы такими мямлями.

«Мария-Элена, прекрати страдать».