Зеркало тьмы

Мальмезон представлял собой красивый замок во французском стиле, отделанный желтой лепкой, со светло-голубыми ставнями и покрытой шиферными плитками крышей. Его длинный прямоугольник имел ширину лишь одной залы, благодаря чему в публичных местах свет проникал сквозь окна с обеих сторон. Повсюду виднелись декоративные деревья в невысоких зеленых горшках, а под окнами разворачивалось настоящее буйство многочисленных цветов, которые срезали, чтобы наполнить ими несчетное количество ваз внутри замка. Из парка доносилось щебетание птиц.

– У нас аудиенция у Первого консула, – объявил Фуше какому-то воинственного вида мужчине с косами, подпоясанному широким кушаком и обутому в черные лакированные туфли.

– Он уже у пруда. Сдается мне, он никогда не спит. Сюда.

Мы ступили в залу с римскими колоннами и огляделись. Столовая была украшена фресками, изображающими помпейских танцовщиц, что было весьма ожидаемо, так как Жозефина была большим поклонником недавних раскопок в этой груде пепла. Полки были заставлены римскими артефактами. По другую сторону от входа располагалась бильярдная, а за ней – помпезная приемная с дорогими креслами, украшенными вышивкой, подлокотники которых были исполнены в виде крылатых египетских богинь. Комната представляла собой дань приключениям Бонапарта в стране пирамид. По флангам камина висели две больших мелодраматичных картины.

– Одиссей? – неуверенно спросил я.

– Оссиан[3], – ответил Фуше. – Любимый поэт Первого консула.

Мы перешли в грандиозный музыкальный зал с арфой, пианино и множеством портретов французских предков, выглядевших так, словно они все поголовно страдали от запора. Утреннее солнце, словно мед, растекалось по теплому дереву полов, а мраморные глаза римских генералов следили за нами тусклым взглядом.

– Наверху есть еще одна зала для встреч, убранная тканью, где возникает ощущение, словно находишься в палатке в восточном походе, – добавил полицейский, – а мебель украшена резьбой в виде египетских божеств и нубийских принцесс. Просто поражает воображение.

– Похоже, мебель – его слабость, не так ли?

– Бонапарт считает, что даже кресло может воспевать его.

Смит медленно обернулся.

– Совсем не похоже на британскую тюрьму, – с восхищением произнес он.

– Французы любят опрятность.

Мы вышли из замка сквозь стеклянные двери и проследовали по гравийной дорожке по направлению к пруду, питаемому небольшой речушкой. В этом маленьком раю Жозефины порхали бабочки, овцы мирно щипали траву, а павлины важно выхаживали по аллеям и газонам. Мы уже почти достигли декоративного озерца, когда услышали звук выстрела.

– Наполеооооон! – раздался из высокого окна апартаментов позади нас протестующий женский голос, ответом которому стал лишь еще один выстрел.

Мы прошли сквозь строй деревьев и оказались среди дюжины ассистентов, офицеров и прочих приспешников – живых доказательств того, что великие люди редко остаются наедине с собой. Один слуга перезаряжал ружье, пока Наполеон поднял второе ружье и прищурился, метясь в сторону стайки лебедей, плавающих и хлопающих крыльями у противоположного берега пруда.

– Я промахиваюсь нарочно, – объяснил он остальным, – однако не могу отказать себе в удовольствии подразнить Жозефину.

Он прицелился и выстрелил, но пуля попала в воду, не долетев до птиц. Лебеди снова взволновались.

– Наполеооон, прошу тебя! – снова раздался женский визг.

– Здесь повсюду лебединое дерьмо, – пояснил он, – у нее их слишком много.

Фуше сделал шаг вперед.

– Прибыл американец Гейдж, – объявил он. – Как вы и предсказывали, он попал в неприятности.

Глава 6

Бонапарт обернулся с присущей лишь ему энергетикой в каждом движении, с твердостью несомненного командира, которая страшила и одновременно воодушевляла людей. Все та же копна темных волос, яркие серые глаза, желтоватая кожа, несколько необычная для солдата корсиканского происхождения (слегка желтоватый оттенок, подумал я, мог быть признаком какого-то недуга), и все то же электрическое напряжение, как и в прошлом. Он слегка пополнел за последние два года – никакого лишнего жира, но худоба молодости покинула его. Наполеон имел мускулистое зрелое тело тридцатидвухлетнего солдата, слишком часто вкушающего яства государственных банкетов. Его волосы были причесаны вниз в римском стиле, скрывая уже начавшую подниматься линию волос, словно он жил и старился быстрее большинства других мужчин. Во взгляде чувствовался расчет, но и некое подобие развлечения.

Он изобразил удивление на лице, глядя на французского ученого.

– Кювье, и вы туда же?

– Первый консул, я даже не помню, что произошло. Мы шли за Гейджем. Я потерял сознание и очнулся посреди катастрофы…