Зеркало Триглавы

В ладонях привычно сформировался огненный шар, взвился вверх, пущенный умелой рукой и вонзился в воду почти в центре русалочьего круга, накрыв водяниц клубами пара. Не зря тратила долгие часы упражнений, пригодилась все-таки боевая магия. Людмила, предварительно сложив пальцы оберегающим жестом, удовлетворенно вслушивалась в проклятия и пожелания. Ничего, пусть прочувствуют на себе, каково это… А не поймут, ещё один «подарочек» отправлю.

Скоро у самого берега поднялась белесая фигура водяницы, разглядывая ведьму.

— Баба-Яга? — русалка удивилась несказанно. — Ты чего озоруешь? Мы с тобой вроде не ссорились, нам делить нечего. Твой лес, наша река…

— Кто там у вас?

— А тебе какое дело? Иль нужда телесная заела? Так приходи, опытом поделимся… — водяница кокетливо перебросила отвисшую тощую грудь на покрытое синеватыми пятнами тлена плечо.

Людмила брезгливо передернулась — видели б мужики, за какой красотой кидаются, головы теряют, так и рыбачить бы перестали.

— Отдайте мне его… — попросила она.

— Чего ради? Это наша добыча. Ты тут каким боком?

— Сочтемся…

Задумалась водяница не на шутку, почесала загнутыми когтями остатки длинных спутанных волос и, прикинув что-то, решилась:

— А бери, — сунула пальцы в беззубый рот, залихватски свистнула подругам, — толку все одно никакого от него нет. Скушный он стал…

Затаив дыхание, глядела Людмила, как приближаются русалки к берегу. Одна из них волокла за собой примолкшего страдальца. За невеликим тельцем его тянулся темный извилистый шлейф.

— Вы что, уже и детьми не гнушаетесь? — грозно свела брови ведьма. — Мелка добыча ваша для взрослого.

— Да, что ты? Как можно… — глумливо усмехнулась первая водяница, не сводя алчных глаз с чародейки. — Так берешь или как?

Чародейка согласно кивнула и едва успела подхватить скользкое от воды и крови тело, исполосованное острыми когтями русалок. Сердце зашлось от жалости, когда посмотрела, кого вызволила — бесенок-подросток, с едва пробившимися рожками, почти не дышит уже. Получится ли выходить, неизвестно…

— А мы хотим…

Не дослушала Людмила водяницу, развернулась и кинулась в лес, подальше от воды. Не хватало ещё торговаться с этими злыднями, прихоти их выполнять. Обойдутся! Только бежать шибче надо — догонят, мало не покажется. Вслед несся злобный вой обманутых русалок, да поздно, улетела птичка.

Ох, не скажи «гоп», пока… Отяжелевшее тело бесенка оттягивало руки, норовило выскользнуть. Под ноги то и дело попадался сухостой, кусты внезапно выстреливали ветками, цепляя платье, а за спиной раздавалось ожесточенное улюлюканье водяниц, окружающих Людмилу. Не думала ведьма, что по лесу они бегают так же прытко, как и по воде. Мутно-белые силуэты загонщиц мелькали то справа, то слева. Чародейка едва успевала увиливать от жадных рук, тянущихся к ней из-за деревьев. Кинуть бы в них заклинанием, да пока соберешься с силами, разорвут в клочья. Только и остается, что бормотать срывающимся от гоньбы голосом: — "Отступите, навь и мара, отступите хмарь и хворь, лишь из пара вар — не кара, лихо — сгусток слабых воль. Отженитесь, гады сердца, выпрямись, излом в груди, вам от лиха не согреться, мне свободу, вам — уйти…". Ведьма не знала, насколько действенен этот заговор против водяниц, но, если русалки замкнут круг, можно смело прощаться с жизнью. Нежить обмана не прощает, хотя сама порой не прочь слукавить.

Торопливое бормотание на бегу помогало слабо. Речные «девы» гнали ведьму до самого дома, только перед защитным кольцом-оберегом, полыхнувшим лютым жаром, развернулись и, дружно пожелав ей ни дна, ни покрышки, убрались восвояси.

Людмила же, свалив недвижного бесенка на крыльцо, хлебнула воды колодезной студеной и принялась колдовать над ним. Сама не заметила, как день наступил — останавливала кровь текучую, что не брал никакой наговор, штопала обычной портновской иглой самые глубокие раны, да готовила восстанавливающие взвары. И для бесенка, и для себя. Выходила все же спасенного, да так привыкла к его молчаливому, незаметному присутствию, что не решилась прогнать, когда бесенок поправился, хотя никого не собиралась впускать в свой ближний круг.

Чародейка, не говоря ни слова, смотрела на Птаха, стоящего перед ней. Кого же она спасла в ту ночь? Может, не зря так упорствовали водяницы, пытаясь отобрать у нее этого?

— Будто вчера было, да? А ведь сколько лет минуло… Ты ведь даже не задумывалась, почему я ни капли не меняюсь, так и остаюсь бесенком-недорослем.

— Глаза отводил? Чего таился?

Птах отступил от ведьмы, уселся на невысокий пенек, пригорюнился.

Она едва удержалась — так и хотелось утешить безобидное создание, несправедливо заподозренное в тяжких провинностях. Немудрено головой ослабеть после злоключений. Может, почудилось всё в обманчивой темноте провала и зря она напраслину на невинного возводит? Ведь сколько лет рядом жили в добре и мире.

Но бесенок исподлобья кинул взгляд на чародейку — внимательный, оценивающий, усмехнулся тайком.

— Хватит лицедействовать, говори все, как есть, — опомнилась ведьма. Не будет ей покоя, если не узнает всей правды.