Зеркало воды

Баллончик шипит и плюётся алой краской – два слова, команда, математическая формула и строка из поэмы о судьбе и крахе. Реальность дрожит, опрокидывается в саму себя, и вот уже Уна с любопытством смотрит вниз из окна директорского кабинета, а бывший босс топчется у крыльца. Стрижка дурацкая, костюм дешёвый, под мышкой – резюме в тонкой пластиковой папке.

Разозлённым парень, впрочем, не выглядит. Скорее… помолодевшим?

– Один-один, – негромко говорит он, и сердце почему-то подскакивает к горлу.

Полгода они осторожно обмениваются ударами, словно прощупывают друг друга. Меняют профессии, города и жизни; Уна почти всерьёз обижается, когда обнаруживает себя с розовым ирокезом на сцене и по-настоящему – когда никак не может понять, как босс это провернул. Отыскивает его хватает за воротник – опять кофейные пятна, опять, ну как же можно быть таким неряхой – и рявкает:

– Где?!

Босс – в кои-то веки не скучный клерк, а прожжённый журналюга – потерянно моргает, затем соображает:

– А, баг? В системе образования. Видишь ли, теперь в твоей школе преподавали рок-музыку.

«Да что за бред!»

Она закипает:

– И почему я к чертям собачьим её тогда не возненавидела? – с языка рвутся слова погрубее – новая-чужая-своя судьба научила. Пока Уна ещё сдерживается.

Босс аккуратно отцепляет её пальцы от своего воротника.

– Психология. Учитель по вокалу говорил, что тебе надо петь нежнее… А у твоего друга Хавьера были кассеты с Патти Смит.

Уна отпускает его.

Сначала она не верит, что из-за такой ерунды жизнь может покатиться по совсем другим рельсам, но вскоре убеждается сама. Это взрослые косные, а дети пластичны, и любое прикосновение оставляет на них след, да и к тому же они более уязвимы перед средой. Схема мира снова усложняется – и в то же время становится более понятной.

Следующим ходом Уна отправляет босса в космос – просто так, чтобы не зазнавался.

А потом, на каком-то там по счёту витке, она вдруг обнаруживает, что Хавьер мёртв.

Вряд ли недобосс сделал это специально. Нельзя ведь учесть всё, обязательно будут случайные жертвы, но даже развод родителей и отцовский запой, спрятанный глубоко в фантомных воспоминаниях, не ранит сильнее, чем скупые цифры в некрологе. Смуглый, весёлый и злой мальчишка не дожил и до пятнадцати, схлопотал битой по затылку во время беспорядков и умер нелепым голенастым кузнечиком. А мог бы вырасти, стать не просто красивым – ослепительным, и, Святая Дева, как же хорошо он смотрелся со своей Наной, которую находил каждый раз, как чуял – на любой ветке реальности.

– Ты сволочь, – отчеканивает Уна в трубку, и горло перехватывает. – Его-то за что?

Босс виновато сопит, потом говорит:

– Я всё вер. – но Уна уже нажимает на отбой.

Следующим же вечером она роняет в Тихий океан самолёт. Из пассажиров не выживает никто, но в траурных списках её интересует только пожилая пара, которая направлялась на тропические острова справить юбилей свадьбы. Через три часа Уна вносит ещё одно дополнение в код – это легко сделать, если подготовиться заранее и нащупать слабые места – и тайфун «Хавьер» так и не зарождается над океаном.

Катастрофа отменяется.

Но боссу-то всё равно больно, ведь он помнит даже неслучившееся – так же ясно, как реальное. Так что теперь у каждого из них по некрологу за душой, счёт снова один-один, только это какие-то мерзкие единицы.

Неправильные.

Уна пытается сбежать от него, затеряться, и сама не замечает, как устраивает глобальный экономический кризис, куда там Великой Депрессии. Всюду нищета, безработица, толпы беженцев; комфортные путешествия – удел избранных счастливчиков, баловней судьбы, потому что билеты дороги, а визы дают крайне неохотно. Лотереи вырождаются, остаются подпольные казино и бары, а самое отвратительное – здесь нет кофе.

Два отката ничего не изменили. Кризис поослаб, но на меню это повлияло мало.

Третий месяц Уна просиживает в чайной, глушит чашка за чашкой крепкую бурду, воняющую сырым веником, и пытается понять, почему. Экономика и политика бессильны, математическим формулам не хватает данных, а одной поэзии, похоже, слишком мало.

«Я сдохну от недосыпа, – крутится в голове. – Или вениками потравлюсь».

– Экологию не пробовала? – дружелюбно спрашивает босс, подсаживаясь за столик.

Надо же, отыскал – без социальных сетей и банковских карт, во всеобщей разрухе.

Даже лестно.

– В смысле?

Уточняющие вопросы, конечно, заставляют гордость корчиться в муках, но докопаться до истины и до кофе куда важнее. По крайней мере, так Уна говорит себе. А босс разворачивает карту – дурацкую, бумажную и вдобавок, похоже, с другой ветки реальности.

«По памяти он её, что ли, рисовал?»

– Вот, смотри. Крупнейшие экспортёры кофе у нас тут – Бразилия и Колумбия, их сразу вычёркиваем, там народные волнения, лесные пожары, на два чиха это не разгрести. Далее – Вьетнам и Индонезия, но там в основном робуста, да и плантации сильно пострадали после цунами и землетрясений. А что насчёт Африки? Эфиопия, Кения, Йемен. Всегда мечтал завалить мир йеменским кофе.