Зеркало времени (СИ)

— Сброс! — Снова штурман. Доклад Голдмена означает, что он наконец отбомбился, и пять с лишком тонн бомб, привезённых моей «Сверхкрепостью», нащупывают с высоты небес сквозь рассекаемую толщу воздуха цилиндрические баки нефтебазы и похожие на чёрных пиявок алчные субмарины в порту. И какая-то часть бомб, если не все, попутно поразит теснящиеся вблизи порта торговые и рабочие кварталы игрушечных убогих деревянных домиков с картонными стенами и раздвижными перегородками, затянутыми бумагой.

Их обитатели давно оплатили и чёрную вязкую нефть и примитивное, с точки зрения вечности, стареющее сразу после создания оружие своим хроническим недоеданием, рабочим потом и здоровьем. И теперь вместе с дымом от лачужек к вечным небесам поднимется и их пылающая кровь, чтобы затем осыпаться на пожарища их земных жилищ седым горячим пеплом. А сами эти неизвестные мне люди превратятся в безмолвные жемчужины в небе. В последнем запоздалом прозрении они не успеют послать последние проклятия всему странному жестокому миру и мне — их убийце. И той лучшей жизни, какой они так никогда и не узнают. Потому что смерть от бомб — быстрая. Я — возмездие им за то, что они согласны жить так, как живут… За то, в итоге, что они, начав войну, сами пожелали умереть так, как им ныне предстоит, от чужих бомб.

«И аз воздам…», прямо по Библии…

Но самолёт всё ещё тяжёл. Гусыня не рассталась со своими яйцами, идёт в воздухе грузно, плотно, ровно. После освобождения от бомб облегчающего рывка кверху не последовало — вот новая для меня загадка в каком-то из сквозящих друг в друге миров…

Что подводит меня — память или сознание? Я решил включить радио лишь после того, как мы отбомбимся, чтобы ничем не отвлекаться на боевом курсе, и делаю это немедленно вслед за сбросом, потому что не могу не верить безупречному и проверенному штурману. Не рехнулись же мы с ним оба одновременно?

В наушниках оглушающая сумятица…

Да, в наушниках бесподобная оглушающая сумятица дюжин одновременных воздушных боёв. Я уловил её прошлой памятью и только потом включился в происходящее. Впереди, ещё до подхода армады бомбардировщиков, уже началось ожесточённое сражение в небе над Токио. От множества будоражащих человеческих голосов, лая команд, выкриков, стонов, треска и скрежетов, неожиданно прорвавшейся откуда-то музыки, новых воплей, предсмертного хрипения, ругательств и нечленораздельных выкриков я прихожу в себя. Сознание приобретает предбоевую чёткость.

— Через десять минут — боевой курс, чиф-пайлот, — предупреждает штурман из своего курятника в самом носу кабины.

— Понял.

Ничего я не понял, отозвался автоматически. И не понял, не уловил, памятью или предчувствием был охвачен всего минуту назад, словно обрывками сна. Уже без эмоций напоминаю стрелкам о разрешении вести огонь по неприятельским истребителям без дурацких запросов позволить стрельбу.

— Лупите что было сил, парни, как только возникнет малейшая угроза атаки! Валите их всех!