Зеркальщик

До семи лет Михель Мельцер рос как трава под солнцем – наивный, простодушный, но смышленый и любопытный. При этом, однако, ему не хватало разума, чтобы понять Библию. Интерес для него представляли исключительно чудеса, которых в Библии немало, и Освальду – так звали его отца – приходилось, насколько позволяло время и тусклый свет в мастерской, читать сыну о том, как Моисей заколдовал змею или заставил источник бить из скалы. И мальчику хотелось одного: стать пророком, таким же, как Моисей.

Поначалу отец Михеля не обращал внимания на вопрос о выборе столь возвышенной профессии, равно как и на большинство вопросов, которые задавал ему сын. Но позже, когда Освальд Мельцер понял, что Михель настаивает на том, чтобы учиться на пророка, он вынужден был запретить сыну дальнейшие расспросы. Вместо ответа Михель получил от отца зеркало собственного изготовления и в придачу наставление: мол, пусть, коли хочет, занимается им – рано или поздно зеркало станет его кормить. Но прежде всего следует научиться осторожно с ним обращаться, потому как разбитое по своей вине зеркало сулит владельцу вечное несчастье. Эти слова произвели на мальчика сильное впечатление.

И хотя, а может быть, потому, что он ничего не понял из этой речи, мальчик целыми днями возился с зеркалом. Мать его, богобоязненная женщина, часто обнаруживала, что Михель сидит у окна, или перед дверью, или на ближайшем дереве, словно каменный, и, не отрываясь, смотрит в зеркало. Когда она спрашивала, чем он занят, ответа не было. Нередко бывало и так, что вечерами ей приходилось относить Михеля в постель – безмолвного и невменяемого, и родители со страхом ждали, что сын вот-вот станет слабоумным.

Чтобы отвлечь паренька от самосозерцания, родители решили отдать его в школу. А поскольку Освальд Мельцер не доверял церковным школам, где только и делали, что морочили детям головы и превращали в попов, он отдал сына под опеку воспитателя, ученого и вольнодумца, звавшегося Беллафинтус. Беллафинтус обучал на Большой горе малочисленную группу учеников основам латыни и греческого, чтобы иметь возможность предаваться собственным тайным исследованиям человеческой натуры. Там Михель показал себя смышленым пареньком, способным к изучению чужеземных языков. Но охотнее он слушал рассказы уборщицы-гречанки или невероятные истории садовника-итальянца о чудесах Венеции, чем занимался переводами сухих классиков древности или трудов отцов Церкви. Зеркальце, данное отцом, по-прежнему было у него с собой, и иногда мальчика обнаруживали в углу комнаты – Михель сидел, погруженный в созерцание того, что он видел в зеркале помимо собственного лица.

Спустя годы учебы, молчания и созерцания пойдя в обучение к своему отцу, Михель заговорил. Фантазии, которые приходили ему в голову, казались более ценными, чем то, что подсказывал здравый смысл. Михель бросал взгляд в зеркало, и у него появлялись светлые идеи; да, казалось, он может видеть то, что сокрыто в будущем и известно только хранителям тайного знания некромантии.

Началось все с того, что ученик Мельцер взял свинец, олово, сурьму, добавил немного висмута, расплавил все это, превратив в сверкающий сплав, и вылил в слегка изогнутую форму, похожую на перевернутую миску. После продолжительной обработки точильным камнем изогнутое зеркало стало блестеть, подобно ясному месяцу. Отражение того, кто смотрел в него, оказывалось не таким, каким создала человека природа, а таким, словно между попаданием в зеркало света и его отражением проходили годы. Худые, изможденные, недоедающие лентяи, нищие и мыловары, у которых от тяжкого труда так ввалились щеки, будто смерть стучалась к ним в дом каждый день, в этом зеркале казались толстыми и здоровыми.

Ученику зеркальных дел мастера потребовалось только немного воображения и силы убеждения, чтобы провозгласить: грядут лучшие дни. Ему повезло: случилось так, что выпало пять урожайных лет подряд и пять зим, которые не заслуживали этого названия. Еды было так много, что даже свиньям и курам давали то, что обычно оставляли для власть имущих.

И вскоре по Майнцу разлетелась весть, что этот достаток предсказал зеркальных дел мастер Михель Мельцер.

Пять сытых лет еще не прошли, а Михель Мельцер был уже подмастерьем. Он отлил новое зеркало, совершенно иного вида. Он сделал его вогнутым, и зеркало представляло сытые, тучные тела откормленных жителей Майнца похудевшими и истощенными. И каждый, кто бы ни посмотрел в это зеркало, впадал в отчаяние и, опасаясь нужды, начинал копить продукты, которые выбрасывал раньше животным на корм.

И случилось чудо. Вскоре после этого, в сентябре, ударили морозы. Они закончились в мае и уничтожили весь урожай. Ни одно из посеянных зерен не стало колосом, ни один клубень не взошел, на деревьях не было цветов, а на Рейне, Майне, Мозеле и Наэ погибли все виноградники. В других городах начался голод, гибли люди, а горожане Майнца благодаря зеркальному предвидению Михеля Мельцера отложили столько запасов, что лишь несколько человек умерли от голода. А старого вина и вовсе было вдоволь.