Зерна

— Здороваться надо, — сказал оклемавшийся ото сна Анатолий. Он увидел в открытую дверь тополь, соривший тополиным снегом, серым, похожим на раздерганный войлок. — А, Прон? Почту привез?

— От хрена уши, а не почту. Ты вот спал и не знал, что был под замком. Запирал я тебя. Дай-ка, — он быстро нагнулся и взял с изголовья председательский наган.

— Дальше что? — сказал Анатолий.

— У меня такой же был в фельдъегерях, отобрали, тебе отдали. Тебе доверили. Ну, правильно. Мне б лошадь не убить.

— Отдай.

— Нет, — сказал Прон. Помолчал, глядя, как насторожился председатель. — Молод ты. Зла на тебя нет, мужики о тебе плохо не говорят, а шел бы ты от нас. Поешь, и иди. На дорогу возьмешь. Иди и всем закажи приходить. Мужики, мол, сами разберутся и хозяев им не надо. Так я понимаю новую власть.

— Почту, значит, не привез?

— Значит, не привез. Соберитесь вы все в одно место, и писать вам друг другу не надо будет. Я серьезно советую — уходи.

— Я тебя арестую, — сказал Анатолий.

— Давай, арестуй. Как же ты сам-то? Милицию звать придется. Ну? Пойдешь или нет?

— Подумаю, — Анатолий сел поудобнее.

Прон достал папиросы.

— «Дюбек», — сказал он. — Ты думаешь, мужики всю жизнь будут махорку курить? Спички Лапшина горят, что солнце и луна. На.

— Не курю.

— Как же ты без курева с мужиками говорил?

— Как с тобой, так и с ними.

— Наган я тебе верну, чтоб без утраты, а то не отчитаешься. — Прон курил неторопливо, следя, чтобы не заронить искру. — Вот скажи, в одном месте ждут дождя — нет, а рядом льет. Рядом! В версте. Почему?

Анатолий сидел спокойно, не отвечая.

— Я ведь тебя не в первый раз вижу. Не забыл, как ты на станции орал: лошадей! лошадей! То-то и есть, что лошади, коней не осталось. Заездили.

Сухонький в серых перьях воробей припрыгал к клети, беспокоя тополиный пух. Он выклевывал из пуха черные точки семечек.

То, что Анатолий молчал, взбесило вдруг Прона. Он вскочил, испугав воробья, заговорил:

— Возили вас сотнями по тракту и возят. Власть ездит! А что твоя, что любая власть, только и снуете туда-сюда, гужи рвете. Связь вам! Может, еще чего?

— Притормози, — посоветовал Анатолий.

Прон плюнул в ладонь, чтоб погасить и приберечь окурок, но бросил и растоптал. Хлопнул ладонью по штанам.

— Вот твоя власть. Сели на глотку…

— Кто тебе сел? — Анатолий встал, вышел из клети. — Кто сел? Царь сидел, его спихнули.

Пронька отмахнулся:

— Царя давно ни во что не ставили. А что ж опять мужику жизни нет? Не от хорошей жизни присказка: какая власть, такая и масть. Я толмачу (Анатолий улыбнулся), ты не улыбайся. Толмачу одно: есть власть — земля. Вспаши, посади. Все!

— Как все? А дождик, а солнышко?

— Ты не подъерыкивай. Думаешь, ямщик к тебе задницей сидит, так задницей и думает?

— Что же ты о власти? — спросил Анатолий.

— То! Земля! Власть над людьми можно получить, а над землей хрена с два! На обрыве до ледохода ты землю делил, а река подмыла берег, земля обвалилась, чья она?

— Стихия. Надо берега укреплять.

— Что же не укрепляешь?

— Руки не дошли.

— Командовать доходят.

— Прон Яковлевич!

— Ну! — Прон поднял голову, и они встретились взглядами. — Чего вдруг взвеличал?

— Хороший ты мужик.

8

Кабы не было земли, не было бы рощи.
Кабы не было жены, не было бы тещи! —

заорал с крыльца Сенька Бакшаев. Он шел на сеновал.

— Беседа, — оскалился он. — Задушевный разговор вел с дощечкою топор. Говорили та-ра-ра́ — ни доски, ни топора. Спать я!

Он полез по лесенке, хватаясь за перекладины:

Кабы не было реки, не было бы моря.
Кабы не было жены, не было бы горя.

Зашуршал наверху пыльным, прошлогодним сеном.

— С огнем не балуй, — прикрикнул Прон.

— Сляпаем, — не к месту отозвался Сенька и, громко зевая, проговорил:

Не стояла б под венцом, не было б свекрови.
Не ходили б на войну, не было бы крови.

Яков подошел к Прону и Анатолию.

— День-от как тянется, — заметил он. — К вечеру не помнишь, что утром делал.

— О единородных душах ты пекся, — напомнил Анатолий.

Прон усмехнулся. Яков, будто не слыша Анатолия, продолжал:

— Парит и парит. Гроза соберется. Дождь бы лучше. Вчера побрызгало, пыль только прибило. Гроза тоже без толку. Ливанет без разбору.

— Дождь-то для чего? Куриную слепоту поливать? — спросил Прон беззлобно.

— Одворицы-то посеяли, — возразил Яков.

Разговор был вялый. Обвисли размягченные листья на тополе. Над грядками огорода поднимался рассеянный жар. От теневой стороны хлева, где росли аршинные лопухи, отдавало теплой сыростью. Листва на березах переливчато струилась. Неслышная тополиная метель мелькала в воздухе. Тополя стояли как шерстяные. Анатолий вздохнул.

— Чего вздыхаешь, Советская власть? — спросил Прон.

— С вами застонешь, не только что…

Братья засмеялись.

— Мужики, — заговорил Анатолий. — Как-то неладно получается. Все хотим как лучше, а не идет.

Яков стал выцарапывать тополиный пух из бороды.

— В избу бы пошли говорить.

— Я арестованный, — подмигнул Якову Анатолий.