Здесь все пахло больницей: каждая подушка, каждая страница в сваленном кучей на журнальном столике глянце, каждый листок растущего в кадке розового куста пропитались запахом больницы. Даже украшенная 'дождиком', гирляндами и пузатыми шарами елка словно бы несла на себе штамп: 'Да, приятель, это все еще больница!'
Я почти не чувствовала вкуса еды. Что было в контейнерах? Картофель, отбивная, салат, брокколи и кусок подгоревшей запеканки ('новогоднего пирога', как сказала София). Еда горячими кусками проваливалась по пищеводу в желудок, принося насыщение, но не удовольствие.
Не у кого ни спрашивая, я закурила. Ко мне тут же подбежали и велели немедленно потушить сигарету. Тогда я вышла на крыльцо, села на лавку и курила, пока Эдуард не затащил меня внутрь, в тепло. Спрашивается, какая теперь к черту разница, тепло, не тепло, когда я коматозник? На мою ругань он не отреагировал.
Стрелка на больших белых часах ползла издевательски медленно.
София листала журнал, Эдуард сидел с закрытыми глазами, я же свернулась клубочком на другой половине дивана и пялилась в беззвучно работающий телевизор. Праздничный концерт, шампанское рекой, бенгальские огни, конфетти, двое кривляющихся ведущих, весь певчий бомонд страны за круглыми столиками. Крупный план - улыбающаяся сверкающая Примадонна поднимает бокал...
Что-то холодное коснулось моего лица. Я отозвалась на это прикосновение и открыла глаза. Эдуард. Он убрал волосы с моего лица. Под глазами у него были синяки, лицо осунулось, морщины, казалось, углубились. Меня как кипятком ошпарило. Я резко села на диване, из-за чего окружающая действительность протестующе выгнулась и начала медленно закручиваться спиралью.
- Который час?.. О нет. Влад! Что с ним?!
- Тише, Софию разбудишь. Влад в послеоперационной. Его состояние стабилизировалось.
Я некоторое время смотрела на Эдуарда, а потом накрыла ладонями лицо и разрыдалась.
Глава 41
Небо посветлело на два тона, но звезды оставались такими же яркими. Если небо не запрудят тучи, можно будет полюбоваться рассветом.
Владислав открыл глаза и кривовато улыбнулся. Он попытался поднять руку и махнуть в знаке приветствия, но я шикнула на него. Все равно не смог был. Брат был слаб настолько, чтобы даже махнуть рукой.
- Привет, - стараясь не шуметь, я пододвинула к его кровати стул, села и кончиками пальцев коснулась его руки. - Как дела?
Он облизал нижнюю губу, его улыбка стала на миллиметр шире. Он был очень бледен, его кожа имела нездоровый пепельный оттенок. Глаза с поволокой. Но это был Влад, мой Влад. Живой Влад.
- Привет. Уже хорошо, ведь ты рядом, - ответил он. - Живот, правда, болит. Я что, съел что-то не то?
Это у Владислава такой юмор.
Я погладила брата по голове:
- Ничего, скоро все пройдет.
- А как моя сестра поживает?
- Хорошо. Ведь ты рядом.
Влад в упор посмотрел на меня. Он всегда лучше меня умел играть в гляделки. Я первой отвела глаза.
- Рита, это был очень необдуманный поступок: соваться в место лежанки зверя. Тебя могли ранить...
- За вами, парниша, нужен глаз да глаз.
Он не улыбнулся:
- Рита, я все знаю.
- Ты о чем?
- У меня не было основания не поверить ему. Когда тебя не собираются долго держать среди живых, тебе начинают говорить правду. Он назвался Стефаном. Он сказал, что ты коматозник.
Я знала, что хочет услышать Влад. Любопытно, но мой голос даже не дрогнул:
- Он сказал правду. Ты ненавидишь меня?
- Рита, - брат прикрыл глаза и поморщился, - пожалуйста, вот только не начинай пороть чушь, чем наверняка добьешь меня.
- Влад...
- И каково это?
- Что?
Он открыл глаза и выразительно посмотрел на меня:
- Каково быть коматозником?
И знаете что? Я ответила:
- Ну... я могу щеголять в майке в пятнадцатиградусный мороз и не замерзну. Влад, - я придвинулась к нему, сжала его руку и заглянула ему в лицо, - клянусь, я все та же.
- Нет. Не та. - Закружилась голова, когда он шепотом добавил: - Ты стала морозоустойчивой.
- Это было ничуть не смешно, - процедила я.
Перед внутренним взором мелькали видения, в которых Влад съедает очередную порцию горькой правды. Кому понравится, что его сестре стреляли в голову?
- Конечно, не смешно, - согласился он. - Ты могла рассказать мне обо всем, и не говори, что у тебя не было возможности.
- Я боялась твоей реакции. И все еще боюсь ее.
- О какой реакции может быть речь? Да я пальцами с трудом могу пошевелить!
- Влад, мне так жаль!
- Жалко у пчелки, - проворчал брат, морщась, когда я принялась расцеловывать его.
- Прости, прости, тебе больно?
- Терпимо. Ладно, если хочешь, - Влад деланно снисходительно вздохнул и закатил глаза, - можешь продолжать. Чмокнешь меня в нос?
Я запечатлела поцелуй на кончике его носа.
- Я не уберег тебя, Рита, - сказал он внезапно потяжелевшим голосом, и я отодвинулась от него. - Никогда не прощу себе этого.
- Знакомая пластинка. Именно этим я всю ночь пилила Эдуарда и Софию.
- Они тоже здесь?
- А как же. Ты у нас главный нарушитель спокойствия. - Я подумала и добавила: - И главный подарок на Новый год.