Зерно магии

«Послали же боги братца», – вздохнул молодой мужчина. Он очень хорошо помнил тот день, когда родился Пак. Отец увёл его, пятилетнего, на берег, собирать плавник, но он всё равно слышал, как кричала матушка, и видел, как при этом бледнел отец, вытирая пот, хоть и не был тот день жарким. А потом ему показали нечто неприглядное, плотно замотанное в тряпки. Отец, заметив, как перекосилось лицо сына, строго сказал:

– Вен, это твой брат. Запомни на всю жизнь, что роднее мало кто будет. Ты старший, и ты в ответе за него. А то, что он сейчас не шибко красив – так все люди такими рождаются: красными, сморщенными, беззубыми. Подожди малость, подрастёт мальчишка, и вы с ним много славных дел сотворите.

Так и получилось. Братишка хвостом бегал за Веном, делился редкими угощениями, которых младшему перепадало чуть-чуть больше и чаще, слушался без капризов и возражений, старательно подражая во всём старшему брату. А потом пришла беда.

Никто не знает, откуда берутся поветрия, как выбирают свои жертвы и почему одни выживают, а другие уходят за грань. Несмотря на то, что хижина отца стояла вдали от деревни, «красный жар» дотянулся и до них. Вену в тот год исполнилось десять лет, и он уже считал себя вполне взрослым. Может быть, поэтому и не тронула его зараза, отыгравшись на младшем.

Пак болел тяжело и долго, выздоравливал медленно, а когда поднялся, то все поняли, что умереть ему было бы лучше. Крепкое тело и слабый ум. Хорошо хоть не злой, а то совсем плохо было бы. И по-прежнему, как в детстве, любит и слушается старшего брата. Слушался… до недавнего времени.

Родители братьев погибли три года назад, попав под грязевой поток, что вдруг сорвался с горы после продолжительных обильных дождей, в то время, когда мать с отцом собирали на берегу принесённый рекой плавник. Сель перемолол камнями их тела и утащил в воду на глазах Вена, который в это время был на другом краю пляжа, считавшимся их местом сбора. Бурное течение, мутная после дождей река… Вен метался вдоль берега, не зная, как помочь родителям; да и некого уже спасать было – тела так и не нашли. Жрец всех богов отслужил в хижине поминовение, принял монетку малую за услугу и уехал на смирном грустном ослике назад в деревню, оставив братьев в скорбном одиночестве.

Вернее, скорбел только Вен. Пак же никак не мог понять своим затемнённым разумом, куда разом исчезли родители. Он с утра до ночи ходил за братом и скулил, словно больная собака:

– Мама? Батя? Где? – не получая вразумительного ответа, принимался плакать, размазывая по лицу слёзы и сопли, и бесконечно повторял одно слово: – Где?

Потерявший терпение Вен брал брата за руку, вёл к бочке с водой, умывал как маленького, вытирал мокрое лицо полотенцем, вышитым по краям матушкой, и скрепя сердце в очередной раз объяснял:

– Маму и батю добрые боги забрали на небо. Им там хорошо, поэтому не надо плакать. Ты меня понял, брат?

Пак расплывался в улыбке. Он понимал, что такое хорошо. Коли хорошо, то плакать не надо. Хватало этого дней на пять-семь, а потом начиналось заново:

– Мама? Батя? Где?

Правда, чем больше времени проходило со дня смерти родителей, тем бередящие душу вопросы задавались реже, да и слёз становилось меньше.

Вот только Вену легче не становилось. Думалось, мог он что-то такое сделать, чтобы спасти родителей. Мог, но не сделал. И от этого накатывала такая тоска, что хоть с любой из скал, тянущихся вдоль берега, головой вниз сигай. Только Пак останавливал – не выживет один. Как дитя беспомощный. Месяца три назад, томимый мрачными мыслями, забрёл парень на утёс, что выдвинулся над бездонным омутом, и ахнул. С тропинки заметил девушку, стоящую на самом краю и готовую сделать тот самый роковой шаг, о котором сам столько думал. По обречённому виду бедняжки было понятно, что нет у неё причины жить дальше. Понимая, что если окликнет, только хуже сделает, метнулся и успел в последний момент ухватить за косу, что толстой плетёнкой вилась вдоль спины.

Оттянул от края, прижал дрожащее худенькое тельце к груди и стал уговаривать, как уговаривал Пака, когда у того портилось настроение, поглаживая по голове, плечам и спине. Дивился тому, что ткань под ладонью настолько ветхая, что если бы, спасая, за подол ухватил или рукав, то точно не удержал, а косточки позвоночника и рёбра чувствует так, словно под кожей нет и грамма мяса.

– Ты что, глупая? Разве можно так? – попытался заглянуть девушке в глаза, слегка отодвинув от себя.

– Можно, – слово упало тяжело, как камень в воду. – Жить так нельзя, а умереть можно.

Даже холод по спине от настроя такого пробежал у парня. Ухватил её за локоть покрепче, увлёк от края подальше:

– Рассказывай!

История оказалась короткой, как хвост плотвички, и такой же простой, как маленькая рыбка. Сирота – матушка, рожая очередного ребёнка, умерла год назад. Живёт с отчимом в доме, перешедшем матери по наследству от родителей, и который должен стать её приданым.