Зерно жизни

— Это я тоже обмыслил. Мы с Никитой и вторым мужиком заховались в кустах супротив дорожки, коя из острога к реке вела, а Никитка у бока мужика ещё и нож держал, коли тот орать учнёт. Думаю, ежели стрельцов увижу — мужика порешим и лесом бежать до коча будем. Так вот, гляжу а по дорожке Бекетова жёнка бежит! А за нею — тот мужичонка, не выдал, значит. Ну я из кустов-то вышел, кричу Наталья Лексевна, мол, я от мужа вашего. А она как вцепится в меня, чуть кафтан не порвала — где он, мол, да жив-здоров ли. Ну я ей всё и обсказал, как есть. Токмо от этого и успокоилась, в острог умчалась, а через часок, гляжу уже с дитями идёт, как бы на прогулку вышли. Потом и дворня её пришла — четыре девки да старикашка.

— Ты молодец! А как мимо Енисейска прошли, мирно ли?

— Сызнова, как в позапрошлом годе из пушки учинили стрельбу, дабы мы к острожному берегу пристали. Даже струг за нами увязался, но отстал вскорости. Думаю, на следующий раз встретят нас крепко, надобно будет ночью идти, да зело сие опасно — островки там и мели во множестве.

— А надо будет, в следующий раз будут польские полонянники, а затем прекратим кочи гонять. Если Шеин…

— Воевода, что в ляшском плену был, после Смоленской обороны? — округлил глаза Кузьмин.

— Он самый, — кивнул Соколов, — так вот, если он уговор наш выполнит, то на Онеге будет до двух сотен ляхов.

— А на кой ляд нам тут ляхи? — опять удивился Тимофей.

— А пускай работают, да и конкуренцию надо создать…

— Чего создать, — не понял юноша.

— Короче, что бы наши переселенцы не думали, что они будут вправе ставить нам какие-либо условия в будущем. Что бы знали, что они не единственные, — с твёрдостью сказал Соколов, пристукнув ладонью по поверхности стола.

— А, я понял, — закивал головой Тимофей:

— Вячеслав Андреевич, а ежели они свою латинскую церкву тут поставят? А ведь где латинские церквы, там и папёжники румские появятся.

— Нет, костёлов не будет. Но я ещё подумаю, как это лучше обставить.

* — название датских серебряных копеек с именем короля Христиана IV, чеканившихся в Дании в 20-30-х годах 17 века с согласия Михаила Федоровича по образцу московских копеек для торговли датских купцов в Северо-Западной Руси.

Глава 16

Лагерь русской армии близ стен Смоленска, начало марта 7141 (1633).

Окольничий Артём Измайлов, ставший вместо сказавшегося больным князя Дмитрия Пожарского, товарищем воеводы Шеина в начавшейся войне с ляхами, был зол. Очень зол. Он давно заметил непонятную нерешительность воеводы, крайне медленное продвижение русских войск, всяческие задержки — сначала в Можайске, потом медленное движение до Вязьмы, занявшее аж целых две недели. Притом, что ведавший до этого Пушкарским приказом воевода не обеспечил войска осадными орудиями, в обозе тащились лишь лёгкие пушки, которые и сейчас не причиняют ровно никакого вреда крепостным стенам древнего русского города, захваченного зловредными ляхами — ярыми противниками Московского государства и православной веры. После Вязьмы войска простояли ещё несколько недель в Дорогобуже, несмотря на настойчивые требования Артёма Васильевича идти немедля под Смоленск. По данным, приходившим в лагерь, поляки уже усилили тысячный гарнизон Смоленска и заделали и укрепили провалы в стенах городской крепости.

Измайлов не находил себе места. Чёрт побери! Путь в три с лишним сотни вёрст был пройден за четыре с лишком месяца. Не иначе воевода после польского плена измену хранит в своём сердце, всё чаще приходили подобные мыслишки окольничему.

И этот воевода готовил войска к походу, что-то тут не чисто. После очередного крепкого разговора в шатре воеводы Измайлов вышел раскрасневшимся, виданное ли дело! На справедливые упрёки Измайлова и дельные советы он лишь повышал на него голос и хватался за эфес сабли. Известно, что в крепости от плохой воды начали умирать защитники, а настроение близки к упадническим. Последняя надежда осаждённых это пятитысячный отряд под командованием Гонсевского и Радзивилла, что стоял неподалёку от крепости, но воевода Шеин словно не замечал его, хотя раздавить этот отряд можно было лишь частью русской армии, в которой уже начинали роптать немецкие наёмники. Процедив в сердцах бранные слова, Измайлов немного прошёлся, с удовольствием вдыхая свежий ветерок, после спёртого и пропахшего вином воздуха шатра воеводы. Навстречу ему двое солдат вели паренька лет двенадцати, интересно, в чём дело?

— Из града малец сей? — обратился Измайлов к воинам.

— Нет, ваша милость. К лагерю мальчонка с востока подошёл, бает, письмо у него к воеводе имеется.

— Письмо? Добро, я только с любезным воеводой разговаривал, что же, сам отведу его к Михаилу Борисовичу. Свободны, братцы, — Измайлов в знак благодарности протянул воинам по монетке.