Значит, это все-таки Джоунас, подумал Филипп. Он почувствовал облегчение, но одновременно не на шутку рассердился. К своему удивлению, он вдруг осознал, что Лилиан по-прежнему составляет часть его жизни.
— Ну, и чем они занимаются? — спросил он. Карп нырнул вниз и затрепетал под порывами ветра, когда мальчик умелым движением отвел его в сторону, не дав зацепиться за черешневые деревья.
— А вот это очень странно, — сказал Портер. — Я никак не пойму, где тут собака зарыта. У них нет романа, нет... ну, таких отношений.
Филипп посмотрел на него в первый раз после того, как они вошли в парк.
— Ты уверен?
— Совершенно. Они всегда встречаются на людях. В ресторане, в ночном клубе. Очень любят клуб офицеров.
— А потом что делают?
— Это-то и странно, лейтенант. Потом Тернер провожает вашу жену домой. Вот и все.
— И она никогда не ходит к нему домой? — спросил Филипп.
— Нет. Ни в отель... если вас это интересует.
— А к нам домой?
— Упаси Бог, лейтенант! — воскликнул Портер. — Он никогда там не задерживается. Просто провожает ее до двери и уходит. Он ведет себя как настоящий джентльмен.
Ветер крепчал, и мальчик натянул нитку, чтобы лучше управлять затрепетавшим змеем.
— Вот как? — спросил после паузы Филипп.
— Примерно так, — сказал Портер. — Ах да, совсем забыл! Два раза в неделю Тернер обязательно ходит в одно заведение после того, как пообедает с вашей женой. Это заведение —
— А где находится фуро?
Портер объяснил.
— Но все равно это без толку, лейтенант. Вы не сможете туда пройти, как не смог я. Тернер вас сразу заметит. В основном, баню посещают японцы, но попадаются и иностранцы.
— Иностранцы?
— Да, — кивнул Портер. — Ну, вы сами знаете, какие. Из дипломатических кругов. Типа тех, что привечает порой ваш тесть, генерал Хэдли.
— Когда я бываю с тобой, — произнесла Митико, — мне ничего больше не нужно.
Филипп крепко сжал ее в объятиях.
— Когда ты на меня смотришь, — продолжала Митико, — тебе не кажется, что ты видишь меня насквозь?
Как ни странно, но, закрывая глаза, Филипп чувствовал, что Митико чем-то напоминает ему Лилиан. Новую Лилиан. Много лет спустя он понял, что у них было одно общее качество — сила. Удивительно! У Лилиан было столько слабостей, с одними она мирилась, с другими пыталась бороться. А Митико ни с чем не боролась. Внешне...
Но на самом деле Митико в глубине души ощущала страшную неуверенность от того, что родилась женщиной. Лилиан же, напротив, оказалась внутренне сильной, как самурай.
— Когда ты во мне, — произнесла Митико, — мне кажется, ты всегда что-то ищешь. Ищешь какое-то свойство, которое я могла бы тебе передать. Нечто, чем я обладаю или, возможно, сама того не подозреваю.
Она взяла его восставший член в руки и притянула к себе. Они сидели друг напротив друга на татами. Митико была в расстегнутом розовом кимоно. Тени подчеркивали восхитительные очертания ее тела. Огненно-красное нижнее кимоно прикрывало соски, колени и ноги. Филипп ощущал ее особый запах. В его представлении этот запах навсегда тесно переплетался со свежим, немного отдававшим сеном ароматом тростниковых циновок.
— Когда я говорю с тобой об этом, — продолжила Митико, — я просто умираю от наслаждения. Мир суживается, и в конце концов я вижу только тебя. И чувствую только тебя.
Она начала целовать его влажными губами, постепенно его рот приоткрылся, дыхание стало прерывистым. У Митико голова пошла кругом. Ее безумно возбуждало то, что она вызывает у него такое жгучее желание.
Филипп протянул руки и стянул ярко-красное нижнее кимоно с ее плеч. И склонил голову к ее груди. Когда его губы дотронулись до кожи Митико, она подалась вперед, принимая его в свое лоно.
Его жаркое дыхание обдало ее чувствительный сосок, и она начала ласкать Филиппа рукой. Он придвинулся ближе, ее ноги раздвинулись шире, и Митико с Филиппом слились воедино.
— Вот что ты ищешь во мне, — выдохнула она. — Это мой якорь.
Митико затрепетала в пароксизме страсти. Ей казалось, что могучее копье пронзает ее насквозь. Если бы это сейчас вдруг кончилось, она бы не вынесла.
— Познавая тебя, — прошептала она, — я познаю себя. Я открыла неведомый континент и, путешествуя по нему, обнаруживаю неизвестные города во мне самой.
Они покачивались, словно танцевали медленный, сладострастный танец.
— Когда ты на меня смотришь, я оживаю. И теперь, ожив, чувствую, что стала другой. Я больше не желаю играть отведенные мне в жизни роли. Роль японской жены, японской матери, японской любовницы... — Митико ахнула и снова задохнулась в приливе страсти. — О! О! О! — зашептала она ему на ухо и еще теснее прижалась к Филиппу, чувствуя, как его напряжение все возрастает.
— Ты показал мне, что моя сила в сердце. И навеки переменил мою жизнь. Ax, ax, ax! — Митико услышала его стон, вырвавшийся из самых глубин души. — Тебе это тоже нравится. О да!
И она слилась с ним в экстазе.