Зеро

Чтение открытки лишь обострило тревогу, вызванную кошмарным сном. До этого, точно так же, как Одри не собралась с духом, чтобы уничтожить открытку, она не решалась и пересказать ее содержание брату. К ней и только к ней обратился отец напоследок, и ей не хотелось ни с кем делиться. Но сейчас Одри поняла, что должна сделать это. Так или иначе, она успела сказать Майклу, что получила открытку, а самой открытки уже нет. Одри решила, что утром расскажет ему обо всем.

Приняв решение, она почувствовала, что у нее гора свалилась с плеч, и тихонько вернулась в свою спальню.

Неожиданно погас свет. Одри щелкнула несколько раз выключателем торшера, но это не помогло. О Боже, подумала она, подходящее же времечко выбрала эта лампа, чтобы перегореть.

Сидя на постели, Одри обняла руками колени, уткнулась в них подбородком и начала покачиваться из стороны в сторону. Абсолютная, кромешная тьма была настолько сверхъестественно черной, что казалась осязаемой, мешала дышать. Она колола глаза так же больно, как жгли мозг слова приснившегося отца. Все на свете отдала бы сейчас Одри за лучик света. Она собралась было встать и спуститься в холл, где в шкафу хранились запасные лампочки, но это потребовало бы чрезмерного волевого усилия. Одна только мысль о передвижении в этой жуткой темноте — и та уже парализовала Одри.

Она задержала дыхание и подняла голову. Действительно ей что-то послышалось, или это отголоски недавнего кошмара? Тьма и отец — Одри стало казаться, что они неразделимы, что они — единое целое, бесформенное, лишенное зримых образов порождение кошмарного сна.

Ночь — время звуков.

Так говорил ей отец, когда она была маленькой. Она звала его, и он приходил в ее комнату, садился на край постели. От него исходило приятное родное тепло, оно навевало дрему и вызывало воспоминания о Рождестве, когда еловые поленья в камине, сочившиеся слезами ароматной смолы, сыпали яркими трескучими искрами, во всем доме было тепло, уютно и полно гостинцев.

— Ночь — это время звуков, Эйди, — шептал ей отец. — Прислушивайся к ним, и ты увидишь сны об опоссумах и ежах, вылезающих из нор на прогулку, о лягушках и саламандрах, плавающих в пруду среди кувшинок, о малиновках и дроздах, прикорнувших на ветке. Прислушайся, Эйди, слышишь?

Но потом, когда она подросла, оказалось, что темнота таит множество страхов. В ночи обычно рыщет дьявол. Вампиры тянутся к шеям беспечных жертв. Убийцы-маньяки крадутся под окнами, чтобы изувечить, изнасиловать и в конце концов зарезать...

— Ox! — Одри вздрогнула. Так можно запугать себя до полусмерти.

Кошмар из сна продолжал витать где-то рядом, клубился в воздухе. Густой, как болотный туман, он обволакивал сознание влажной липкой паутиной, которую Одри все силилась стряхнуть, но как-то вяло, нерешительно.

Темнота стала ее Немезидой. Необходимо победить темноту!

Медленно выбравшись из постели, Одри, пошатываясь, подошла к двери, открыла ее и спустилась в холл за запасной лампой. Ну вот, сказала она себе, и вовсе даже не страшно.

Она протянула руку к дверце шкафчика и замерла как вкопанная. Господи! Повернула голову. Да, вот снова! Какой-то посторонний звук.

С неистово колотящимся сердцем она стала подниматься по лестнице. Прислушалась. Господи Иисусе! Внизу кто-то есть! Она так вцепилась в перила, что пальцы свело.

Одри стиснула зубы. Надо успокоиться. Не будь таким младенцем, Эйди, сказала она себе, бессознательно прибегая к отцовским оборотам речи. Дом надежно заперт. Должно быть, у Майкла после их разговора бессонница, вот он и бродит. Ну конечно, решила Одри, это Майкл.

Испытав облегчение от мысли, что не будет одна, она снова начала спускаться по ступенькам. Опять услышала шум. Одри была уже почти внизу, коща поняла, что звуки доносятся из отцовского кабинета. Уже уверенная, что это Майкл, она улыбнулась, пересекла гостиную и распахнула дверь.

— Майкл...

Ночь — время звуков.

У нее перехватило дыхание, во рту мгновенно пересохло, из горла вырвалось гортанное восклицание. Секунда тянулась, как ночь.

Звук в темноте — странный бесплотный свист, мелодичный и резковато-нежный, почти заунывный. Аккорд смерти.

И в то же мгновение что-то наискось рассекло ночную рубашку Одри от плеча до бедра. Шелк скользнул по лодыжкам, и Одри осталась нагой и беззащитной.

Она коротко вскрикнула, сжалась всем телом и попятилась из кабинета, но что-то не пускало ее, упираясь в спину. Кошмар внезапно обратился в явь. Силы оставили Одри, ноги ее стали ватными.

Она долго и неуклюже металась, словно скаковая лошадь, запертая в тесном стойле. Наконец ей все-таки удалось повернуться, чтобы выяснить, что же ее держит. Боль током пронзила ее локоть — Одри ударилась о край двери, которую оставила открытой.

Но тут кто-то схватил Одри сбоку. Нападавший был невероятно силен, действовал уверенно и властно. Неужели все-таки Майкл? — пришла ей в голову дикая мысль. Его физическая сила тоже была незаурядной. Одри почувствовала, что ее мощно теснят куда-то в сторону от выхода, бездумно развернулась и изо всех сил толкнула нападавшего в грудь.