Зеро! История боев военно-воздушных сил Японии на Тихом океане. 1941-1945

«В 8.15 утра сразу же после того, как два „В-29“ на большой скорости пролетели над городом, возникла испепеляющая вспышка, подобная разряду молнии. За ней послышался неожиданный рев. В следующие мгновения по всему городу стали рушиться дома. Как будто гигантский стальной кулак внезапно опустился на Хиросиму. Везде заполыхали пожары. Все смешалось. Из-за бушующего пламени и потоков беженцев стали невозможно добраться ближе, чем к Каидачи (примерно пять миль к юго-востоку от города)».

Эти сообщения были просто невероятными. Все было так неожиданно. Невзирая на происшедшее, было необходимо, чтобы я, командующий морской ПВО метрополии, оказался на месте событий. Штаб приказал мне направиться в Хиросиму вместе с капитаном Ясуи и лично расследовать, что произошло. В тот же день мы вылететь не смогли, несмотря на свою тревогу. Дело в том, что вражеская авиация совершала один налет на Японию за другим.

На следующий полдень, 7 августа, мы с трудом вылетели из Токио. Вначале собирались провести детальное обследование с воздуха, но ко времени прилета в Хиросиму солнце уже село. Однако даже на второй день представившаяся нам картина казалась невероятной. Призрачное жуткое свечение исходило из пораженного города. Все еще догоравшая Хиросима испускала темно-красный мерцающий свет, который отражался в черном дыме, поднимавшемся от земли.

Вскоре наш транспортный самолет заскользил по посадочной полосе на морской авиабазе Ивакуни. Рано утром следующего дня мы устремились в Хиросиму.

Никогда и ничто – ни фильмы, ни журналы, ни книги, ни красноречивые рассказы – не сделают до конца понятным то, что произошло в Хиросиме, человеку, если он своими глазами не видел, что случилось с городом после того, как упала бомба. Это жуткое зрелище просто находится за пределами возможности описать его словами. Холодная, напечатанная на бумаге или воспроизведенная на пленке информация не может нести звуки, и запахи, и «ощущения», царившие в разрушенном городе.

О хаосе в Хиросиме слышали многие, но все тысячи историй не воспроизведут вызывающих содрогание, пронзительных криков жертв, которые уже находились за пределами всякой возможной помощи. Они не покажут вам пыль и пепел, вихрящиеся вокруг обгоревших трупов, скорчившихся в неописуемой агонии, судорожное дерганье пальцев, по которым только и видна агония. Просят дать воды предметы, которые только что были человеческими существами.

Словами не передать ошеломляющего, удушающего, вызывающего рвоту зловония, но не от мертвых, а от опаленных живущих мертвецов. Внешне не пострадавшие или слегка раненные люди укладывают этих обожженных, умирающих мужчин и женщин на дощатые помосты и маты длинными, безличными рядами, как разлагающуюся рыбу, так, чтобы, когда те умрут, их тела не мешали людям, оказывающим помощь все еще живым. Сколько раз рассказывалась эта история, но все равно не передать всю глубину потрясения видом молодой матери, которую я застал в агонии. Ни одного слова не сорвалось с ее покрывшихся волдырями губ, ее живот был распорот, кишечник весь наружи, в пепле и пыли, а живой, но нерожденный ребенок лежал подле нее, облепленный кровью и грязью.

Такой я увидел Хиросиму. Даже сегодня не все еще ясно в этой истории, ибо невозможно перечислить все, что подсознание отказывается хранить в памяти. Я все еще не услышал ни одного рассказа о белом солдате, военнопленном, которого мы можем именовать лишь белым человеком, чье страшно обожженное тело распростерлось всего лишь в двухстах метрах от эпицентра взрыва. Это было прямое человеческое жертвоприношение атому его соотечественников или, по крайней мере, его союзников.

Там, где была Хиросима, остался лишь грязный коричневый шрам на лице Земли. Люди буквально ничего не делали, да они и не могли ничего сделать, чтобы выбраться из этой невероятной беды, обрушившейся на них. Прилетевшие со мной штабные офицеры из Токио и другие, прибывшие позже, подключились к оказанию первой помощи.

Спустя шестнадцать часов после атомного взрыва офицеры разведки впервые узнали, что на самом деле разорвало город на куски. По радио прозвучало американское объявление об атомной бомбе.

Три дня спустя, в 7.50 по японскому времени, сирены воздушной тревоги завыли над Нагасаки, который лежал в начале длинного залива, образовывавшего лучшую природную гавань на Кюсю. Город простирался по двум долинам, по которым текли две реки. Жилой и промышленный районы разделял горный отрог, осложнявший неправильную планировку Нагасаки, и из-за которого застроенная часть города составляла менее четырех квадратных миль из всей городской площади в тридцать пять квадратных миль.