Зет|Падение (СИ)

Солнечные лучи только-только пробивались сквозь бардовые полотна штор, что закрывали застекленный балкон, а юный телом, но взрослый разумом мальчик уже не спал. Он ощупал мятые простыни на другой половине кровати — те были еще слегка теплыми. «Видимо, матушка ушла совсем рано. Работа?», — думал мальчик. К тому времени он уже привык называть герцогиню именно так, но считал ли он её своей «мамой» — другой разговор. Мальчик слишком рано повзрослел и не мог так просто принять то, что теперь и у него тоже появилась самая настоящая семья, которой у него, к сожалению, не было с самого рождения.

А за пределами его покоев тем временем стоял какой-то шум — не такой сильный, который обычно бывает во времена подготовки к редким приёмам в поместье, но и не такой слабый, который всяко возникает из-за совсем нередких выходок его новой «мамы». Это заинтересовало мальчика, он самостоятельно умылся теплой водой из чаши, что была уже заботливо подготовлена кем-то, сменил одежды на более подобающие и покинул комнату.

— Госпожа Бьянка, вы, конечно, простите меня, но ведь нельзя же так! — в момент, когда мальчик вышел из своих покоев, он застал, как главная горничная Изольда кричала что-то вслед герцогине, которая, похоже, опять хотела сделать всё «по-своему».

— Можно и даже нужно! — отвечала она.

— Ну как же так, госпожа… Прибудет ведь сам, простите боги, посланник из Императорского дворца! Должно подготовиться, прибрать гостевые покои, кушанья, вас в конце концов приодеть!

— А я что по-твоему голая?! Поесть захочет, пущай по городским лавкам пройдется! И мы тут не трактир, чтобы еще и комнату предоставлять! — безотлагательно парировала все возмущения горничной Бьянка.

— Эхх, не жалеете вы меня, старую… Хотя бы потом на казни моей поприсутствуйте, уважьте старушку!

— Сама казню, ежели к моим людям свои ручонки протянут!

— Как скажете, госпожа… Ох, молодой господин! Прощу прощения, видимо, вас наши крики разбудили… Я распоряжусь подать завтрак. Желаете потчевать в зале, или подать всё в ваши покои?

— Пожалуй в покоях, Изольда. Не хочу мешать матушке… К нам нанесёт визит посланник от Его величества? — отвечал маленький Зен чётко и размеренно, что, несомненно, было усладой для ушей главной горничной, которой последние несколько лет приходилось слышать только не совсем аристократичную речь герцогини.

— Да, молодой господин… Подробностей я, к сожалению, не ведаю. Госпожа герцогиня вечно говорит, что в мои заботы подобное входить не должно. А теперь, прошу меня простить…

«Ахх, какой прелестный ребеночек! Не скучаешь по тем временам, мальчик?», — раздался веселый голосок на границах сознания.

«Пожалуй… да. Только зачем ты мне это показываешь?»

«Это у самого себя спрашивать надо. Я ведь говорила — «найди себя»!»

«Так ведь нашёл уже, вот он я…»

«Хаа, вроде и совсем ребёнок, а тупой как взрослый», — разочарованно выдохнула Лисса. А картинка опять переменилась.

Издалека раздавался топот копыт, стук каретных колес по брусчатке, гам голосов горожан и все остальные звуки, присущие городской суете. Всё это было так близко и так далеко для совсем маленького мальчика в оборванных одеждах, что лежал на старых досках в темном сыром переулке, свернувшись калачиком. Хоть он и жил в этом самом городе, себя он его частью назвать мог с трудом, и даже дневной свет лишь маленьким лучиком пробивался в его жалкую обитель.

Тогда он не размышлял о доле бедных и богатых, о людях кровей голубых и самых обычных — алых. Его головушка не знавала ни манер, ни этикета, ни чести и достоинства… Разве может идти речь о таких вещах, когда всё твоё существование сводится к одной лишь мысли — «смогу ли я прожить хоть еще один день?».

Он был здесь в грязном проулке, куда горожане не чурались скидывать мусор и сливать отходы, эти люди были от него далеки, а уж высший свет еще дальше. Он знал о нём, слышал байки от таких же доходяг, но всё это было так недосягаемо, что не появлялось даже в его снах и мечтаниях. Тогда он и встретил их впервые.

Ржание лошадей и стук их копыт в этот раз казались другими… возвышенными и благородными. Стук колёс был не так громок, но всё равно перекрывал весь шум города. И через приоткрытые веки он наконец узрел то, о чем слышал лишь по рассказам. Карета из древесины золотого отлива остановилась перед проулком, кучер в простых, но наверняка дорогих одеждах, спустился с сиденья и открыл дверце с небольшим окошком, которое было завешано гладкими синими полотнами ткани, за кусочек которой мальчик готов был отдать даже половину своих конечностей.