Zевс

Он не ожидал, что она вдруг согласится, примчится из Питера, да еще и усмехнется в ответ на заикания удивленного Леши, – заикания о визовых формальностях, – «Не проблема ваще, мне финны сделали шенген на пять лет». Этим она, видимо, демонстрировала, сколь роскошна и красива ее другая жизнь – в северной столице.

Он вообще-то и не собирался ее приглашать! Можно сказать, что это была рассылка всем старым членам команды: кто откликнется. (Разумеется, почти никто. Все чумовые ребята, десять лет назад мощно отжигавшие на сцене, столь же мощно пустили корни на малой родине: дети, кредиты на «Лексус» и вздутые животы.) Свете это отправилось почти автоматически… Леша вообще не думал когда-либо увидеть свою бывшую «гражданскую жену» (они так со смехом говорили, недолго, пару месяцев) живой: однажды впустив весть и мысль о ее смерти, «раскопать» и вернуть в стан живых обманувшую и предавшую его – да их всех – девушку Леша так и не смог. Конечно, много лет они не общались. Конечно, Леша вряд ли даже думал, что это действующий электронный адрес.

И тут она примчалась: здрасте, я готова! – вся такая истерично цветущая… Хотя годы подсушили ее. И нездоровый цвет кожи. Видно, курит.

Леше почему-то было приятно так – оценивающе – разглядывать, убеждаясь лишний раз, что ничего в нем не дрогнет. Ну привет? – Привет. Хочешь ехать? – Поехали. И как будто ничего никогда не было: ни этого оглушительного расставания…

А может, веселье она теперь и не изображала. Может, и правда уже другой человек. Того – похоронили. А этот искренне не помнит ничего и смеется.

Новые ребята из команды в ответ как бы оказывали ей знаки внимания, но Лехе все это было по барабану. Да в конце концов, он приехал отдыхать.

…К ночи Леша и сам будто бы подобрел.

Они натаскались, устали, погасли. Разошлись по номерам. Леша еще спускался к портье с заученным «Please, open my bottle», портье долго что-то говорил, а Леша беспомощно улыбался, успокоенный, впрочем, что удалось четко выразить свою мысль. Портье шагал с ним в ресторан, отпирал ресторан, зачем-то не зажигал свет, отчего – в темноте – особенно долго звенел вилками-ложками, не находя в них штопор… Леша с наслаждением покурил на крыльце. Проскользили мусорщики, освещаясь. Молодцеватые (снова – негры), они лихо лепились к громоздкому фургону, балансируя на крохотных задних стойках, их, будто на сцене, заливал свет специальных фар, что только подчеркивалось ультра-зелеными жилетами.

Воздух свободы.

Штопор нашелся: вино в черной бутылке оказалось таким густым, что тоже черным почти, и не было даже рубинового проблеска, который, конечно, был бы в бокалах: здесь же и сейчас в вине как будто за ненадобностью выключили свет. Здесь же и сейчас – прямо в лифте – Леша не удержался и сделал большой глоток, с наслаждением.

Но они никак не могли начать. Поднявшись в номер, Леша еще долго ждал Кирилла из сортира (стеснительный мальчик, он, видимо, надеялся успеть как следует побыть в одиночестве, пока сосед ходит с бутылкой). Потом Кир глянул на часы, испугался, что Яна в Москве ложится спать без пожелания доброй ночи, умчался с ноутом вниз… Открытая бутылка, полная прекрасного бордо, ждала, ждала, ждала. Чтоб хоть чем-то занять себя, Леша ходил в ванную, мочил под краном куски туалетной бумаги, тщательно и почти с любовью отирал свои ботинки, стоящие у дверей. Обувь на улицах быстро покрывалась едва заметной белой пылью.

Люксембургский сад потихоньку рассеивал свой белый песок по городу, как радиацию.

– Ну и когда мы, наконец, начнем? – Кирилл был весел и грубоват, вернувшись в номер.

Вот в такие минуты, когда он не играл в «сверхчеловека», Леха готов был, кажется, обнять его и даже сдержанно расцеловать.

Но вместо этого они пошли к бутылке, дискутируя, греется вино под настольной лампой или же не греется, или же сухое красное лучше подавать подогретым?

Над крышами шарила прожектором Эйфелева башня, как будто искала кого-то.

XIII

Или вот еще неприятная особенность «сверхлюдей». Каждый из них – колосс на глиняных ногах. Это как сверхзвуковой лайнер во дворе университета, где его втиснутость в пространство мешала оценить внешний облик, то, что так хорошо заметно на картинках: ощущение, что «Ту-144» сейчас шмякнется плашмя, расшибив свой породистый нос. Стремительность была заложена в самой конструкции: огромная машина как будто изначально стояла под углом от земли, и если задний массив держали многоколесные тележки шасси, то вся передняя часть зависала на единственной длинношеей стойке… И Кир гордился бы его, Леши, наблюдательностью.

Если бы не имел привычки гордиться только собой.