Зёжик и Медвед. Сказки о нас

И, подтверждая это, ёжик вдруг на месте закрутился, головой затряс. Известно, ёжик – голова на лапках, и потому он трясся весь, и лапами махал, подпрыгивал, опять подпрыгивал, да так, как будто бы сражался с тучей комаров:

– Молчи! Отстань! Уйди-и-и!!!!

И вдруг затих. Совсем затих на грядке, нос втянул и выставил колючки. А это означает на ежином: «Страх! Атака! Бой! Вперёд! За наших! Всё! Сдаюсь!» И ёжики (когда они сдаются) становятся совсем без брюшка и без лап – колючий колобок, клубок иголок, и там, внутри, ещё шипят: «Ш-ш-ш-ш-ш… Фу-фыф…» Такой клубочек лучше лапой не хватать, не перекатывать, вообще не подходить, особенно не наступать. Но медвежонок подошёл.

– Эй, ёжик… Зёжик, ты чего?

– Ты никого не видишь, медвежонок, там… снаружи? – еле слышно пропищало из шипов.

– Да нет тут никого…

– Получше посмотри… он точно там…

– Да кто?

– Не знаю… я его не видел… но он нас точно видит, медвежонок, точно… понимаешь, он сказал, что грядки поливаешь ты….

– И что?

– Как что? Невидимый следит за нами, знает каждый ш-шаг…

– Ну, мы же ничего не делаем плохого, тем более что если он невидим, значит, меньше нас… ну, или очень далеко, нестрашно… Зёжик, вылезай давай…

– Нет! Ты не понимаешь, медвежонок! Он ужасный! Он опасен! Он знает то, что я себе сказал… хихикал, издевался надо мной…

– А просто, ёжик, нужно правду говорить себе, или ты и себя боишься тоже, а? – опять хихикнул голосок…

– Вот! Он опять, медведь! ОПЯТЬ!

– Я ничего не слышал, ёжик…

– Как не слышал!?

– Ну вот не слышал, да и всё, и нет тут никого… а что сказал?

– Неважно что! Как ты не понимаешь, медвежонок, я молчал, я думал про себя! Я говорил себе! В самом себе! Ну, как он мог меня подслушать!? Как?!

– Себе?

– Ну да… ну да! Я, понимаешь, иногда, что думаю, молчу, вернее, говорю внутри, чтобы не ссориться с другими… Вот я сейчас чего подумал, слышал?

– Нет…

– А я услышал! – голос пропищал.

– Он слышит, медвежонок… снова слышит…

– Так может, ёжик, это… ты?

– Чего?

– Ну… слышишь сам себя…

– Как это я?

– А кто ещё тебя внутри подслушать мог?

– Он… у меня… внутри?! Он там! В меня залез! Медвед! Хватай меня! Тряси! Вытряхивай его! Давай! Скорей! Скорее!!!

И медвежонок ёжика схватил и стал трясти его, трясти-трясти, вытряхивая правду, которая, известно, всегда боится вслух заговорить.

Пока никто не видит

Когда в тебе ты сам, то уши не заткнёшь, не спрячешься под стол, не убежишь куда глаза глядят; накроешься подушкой – выйдет только хуже, то есть громче, и никуда не деться, никуда, от этого, того, «в себе себя». И ёжик пробовал не думать, вообще не думать ни о чём, совсем, и, задержав дыхание, молчал внутри себя из силы всей, и пробовал считать до десяти – «один, два, три, четыре, пять, шерсть, семь…»

– Не «шерсть», а «шесть»!

– Один-два-три… один-два-три… один-два-три…

Как будто там, внутри тебя, шпион, предатель сам себя, ужасный, честный, справедливый Зёжик… каким ты можешь… но не можешь быть! Не хочешь быть! Невыгодно тебе! Как будто носишь сам в себе врага: свободы делать то, что хочешь, нет, всё под надзором, под контролем, каждый шаг, любая мысль! Медвед в саду, а пирожок лежит… «Ведь мог же кто-нибудь другой сюда зайти и съесть его, не ты…»

– Конечно мог! Хватай и ешь! Давай скорей, пока никто не видит…

Пока никто не видит, видишь ты, и знаешь ты один, что это не сама разбилась чашка у Медведа. Вернее, нет, разбилась-то сама, никто её не заставлял, но вот упала… «Но ведь она могла… сама?»

– Конечно же могла! Ещё бы, Зёжик! Сквозняк там, или Страшный лис, пока никто не видит, забегал, а он ведь любит пирожки…

– Он любит пирожки!?

– А то! Конечно! Обожает, просто обожает пирожки! А с чем он, кстати?

– Ну… не знаю, я не пробовал его…

– Ну так попробуй поскорей! А то сейчас увидит кто-нибудь… К тому же, ёжик, ты же в дом не заходил…

– Не заходил?

– Ну да! Ты же весь день Медведу грядки помогаешь поливать, малину собирать… Да, кстати, ёжик!

– Что?

– Я тут подумал… ведь Медвед и сам мог съесть свой пирожок? Потом забыть, что съел, забыть, и всё…

– Ну… да.

– Вот именно что да! И чашку, чашку тоже сам он мог разбить, потом забыть!

– Ну… я не знаю…

– А даже если и узнает, что не он, то ничего, простит. Он не обидчивый, не жадный… Вернее, очень жадный и обидчивый Медвед! Скорей хватай и ешь! Пока никто не видит… Ну?!

И ты, себе во вред, кладешь на место пирожок, выходишь в сад, подходишь к медвежонку, говоришь…

– Медвед… я это… там… немножечко… разбил, короче, чашку. Ну, это самое… Твою.

Не сам ты это говоришь, и лапы не твои малинину кладут не в рот, а в бесполезную корзинку, и поливаешь точно уж не ты, заставили тебя, приговорили грядки поливать, посуду мыть, пропалывать! «Медвед, тебе помочь?» – такое говорить! Такое! Ни с того и ни с сего, когда ты мог на солнышке лежать, в тени сидеть у речки, когда ты мог спокойно чашку медвежонка на совок, в пакет и закопать в лесу… пока он грядки поливал…

– О, ёжик… Ты куда?

– Я так… немножко погулять…

Пока никто не видит!