ЗГВ: горькая дорога домой

С ними и встретился в одной из поездок в Россию начальник штаба вертолетного полка, который дислоцировался в Мальвинкеле, подполковник Николай Мачанский.

Он ехал в город Бердск, что в Сибири, с самой, что ни на есть, святой миссией — вез гуманитарную помощь. Нет, не залежавшуюся соль и не сухое молоко из берлинских подвалов, а самое необходимое для стариков и старушек Бердска — продукты и лекарства.

И помощь та была «не халявная», не от богатой германской компании или фирмы, а оплаченная из семейных кошельков офицеров и прапорщиков полка.

В пору вывода такое часто практиковалось в Западной группе войск. Мне самому приходилось писать, как в летной части полковника Вячеслава Андриянова пилоты и техники собрали почти 3 тысячи немецких марок и 2 миллиона рублей добровольных пожертвований.

На марки закупили перевязочный материал, одноразовые шприцы и передали Никольской районной больнице, что в Подмосковье. Рубли перевели на счет этой же лечебницы.

Подобную акцию провели и сослуживцы подполковника Мачанского и командировали его сопровождать груз. Думал ли офицер, какие мытарства ждут его на родной земле?

Первая остановка в дорогом и милом сердцу каждого авиатора столичном военном аэропорту Чкаловское. Родина приняла в свои объятия начштаба на… трое суток. Таможня не пускала груз.

Интересная это структура, таможня. Ей бы посвятить отдельный роман… Она достойна того. Как-то на моих глазах чкаловская таможня трясла «челноков», возвращающихся из турецкого турне с несметным количеством баулов. Споро шла работа. За несколько часов таможня «переварила» огромный тряпочный поток, и мы благополучно улетели в Германию. А тут трое суток.

За это время груз Мачанского можно было перебрать по упаковке, пересчитать по таблетке. Но дело, конечно, не в таблетках для бедных старушек. Упрямый подполковник попался, не хотел понять нужды таможенников.

Так и не понял до конца. Не добившись своего, отпустили с миром. Вздохнул офицер, решил, что отмучился, и военный самолет взял курс на Новосибирск, оттуда дорога в Бердск.

Теперь жадно вспыхнули глаза у местных чиновников. Часто ли им в сибирском далеке судьба приподносит такие подарки. Тут уже все было напрямую, без стеснения. Судя по всему, чиновничество здесь не боялось никого.

Мачанский пытался вразумить, взывать к их совести. «Это же для стариков, инвалидов, для отцов ваших», — объяснял начштаба.

Соглашались. Да, для стариков, для инвалидов, понимаем. А нам лично?

Пулю в лоб вам лично. Иного лечения для вас нет. Говорят, в октябре 1993 года в Москве всех обманули лидеры патриотических движений, позвав к оружию. Как вы думаете, в тот момент, окажись в руках Мачанского автомат Калашникова, нужны ему были чьи-то призывы?

Но Калашникова под рукой не оказалось. И тогда подполковник сказал в одном из высоких кабинетов:

— Сейчас я обзвоню все ваши газеты, радио и телевидение. А потом вывожу машину с лекарствами и продуктами на центральную площадь и поджигаю…

Верно — найдутся люди, которые рассудят, что офицер действовал уж слишком радикальными методами, следовало пойти в прокуратуру, в местное управление МБ, в конце концов, записаться на прием к главе администрации. Это было бы гуманно и демократично.

Мачанский не верил в подобную демократию. Он видел, в креслах государственных чиновников сидели бандиты, как бы они себя не называли.

Угроза офицера возымела действие. Но и люди в погонах не «железные дровосеки», без сердца и чувств. Всему есть предел…

Если на долгом пути от шумной столицы до дальнего сибирского Бердска за святую помощь немощным старикам постоянно требуют взятки, что-то не ладно в нашем Отечестве. Кто пытается утверждать обратное — либо глупец, либо враг своему народу.

Впрочем, этим сегодня вряд ли кого удивишь в матушке России…

2

…Вторые сутки с группой российских журналистов сидели мы в авиационном гарнизоне в Демине. Шли вертолетом из Мукрана на дозаправку, да в дороге застала гроза. «Метео» не давала «добро» на вылет.

Подождав еще несколько часов у моря погоды, решили добираться на автомобилях.

До Фюрстенберга нас подбросили пилоты, а там за помощью пошли в штаб армии.

Командарм, несмотря на воскресный день, работал. Он сидел за большим, резного дуба столом, нервно курил. Поздоровался, пригласил сесть и опять запалил сигарету.

Пауза затягивалась. Генерал-лейтенант молчал. Судя по всему, мыслями он был где-то далеко от этих мест.

— Мне некуда выводить армию, — произнес командарм и медленно снял очки в золоченой оправе. Темные полукружья бессонницы у глаз выдали в нем смертельно уставшего человека.

Видимо, эта боль не отпускала его долгие месяцы. И теперь он не мог не поделиться ею.

— Там через два месяца морозы по двадцать… Степь… А на стройке и колышка не вбито.

За окном млела тихая германская осень. Не хотелось верить в лютые морозы, в солдатские палатки, насквозь продуваемые степными ветрами. Мы слышали про это не раз, не два. Устали слышать. Каково же тогда ему, командиру?