Жаба с кошельком

– Тесно у тебя.

– Похудеешь, широко покажется, – хмыкнула я.

Она обиженно засопела:

– Уж не такая я жирная!

– Просто катастрофа, – подначила ее я, – на сиденье не умещаешься!

Маргоша собралась заплакать, зашмыгала было носом, но потом, передумав, отвернулась от меня и уставилась в окно. Я не испытывала ни малейших уколов совести. Будь Маргоша больна, ну, допустим, сердце, щитовидная железа или, не дай бог, онкология, я бы, естественно, никогда не стала вести себя подобным образом. Более того, принялась бы делать ей комплименты, мол, прекрасно выглядишь, чуть полноватая, приятная пампушечка, смотрится намного моложе тощих селедок. Но Маргоша приобрела свои горы сала только из-за того, что обладает непомерным аппетитом. Если не остановится, станет еще жирней, и тогда у нее и впрямь начнутся проблемы, не морального плана, как с Глебом, а физического: начнется атеросклероз, потом, как следствие, ишемия и так далее. Если бы люди знали, какие неприятные последствия ждут их в результате излишнего веса, они бы мигом выбросили сладкие булки с маслом. У французов есть пословица: «Мы роем себе могилу зубами». Ей-богу, она справедлива. Поэтому мой долг без конца шпынять Маргошу, может, одумается!

– Ты ничего не ела? – сурово спросила я, паркуясь возле здания, очень похожего на детский сад.

– Нет, – процедила та, – у меня теперь голова кружится и ноги подкашиваются.

– Человек может прожить без еды девяносто дней, – сообщила я, – так что еще восемьдесят девять суток тебе не о чем волноваться!

Марго, ничего не ответив, сопя, полезла из «Пежо». Да уж, дамы таких габаритов должны ездить на машинах американского производства, огромных, словно рейсовые автобусы.

Мы вошли в здание и отправились искать профессора. Дом словно вымер, вообще никого нет, все двери закрыты, полнейшая тишина.

– Может, ты перепутала адрес? – предположила Марго.

– Вроде здесь, – ответила я.

Тут послышалось странное звяканье, и из-за угла вынырнул дядька самой невероятной внешности.

Тощий мужик, вернее, просто скелет, был облачен в просторный светло-оранжевый костюм. Моя лучшая подруга, хирург Оксана натягивает нечто подобное перед тем, как войти в операционную: свободные штанишки на резинке и распашонку, завязывающуюся сзади. Правда, форменная одежка Ксюши нежно-голубого цвета, а на волосах у нее нечто вроде берета, одноразовая стерильная шапочка. Дядька же был с непокрытой головой. На шее у него болталась железная цепочка. При одном взгляде на нее меня мигом охватили воспоминания.

Вот я, пятилетняя девочка, вхожу в туалет в нашей коммунальной квартире на улице Кирова. Огромный чугунный унитаз стоит на деревянном помосте, бачок вознесен под потолок, и оттуда свисает железная цепочка из квадратных, плоских звеньев, заканчивающаяся внизу белой фарфоровой «бомбочкой», украшенной синими буквами «Мосводопровод». Коренные москвичи, чье детство и юность прошли в домах постройки начала двадцатого века, мигом вспомнят этот шедевр сантехнического оборудования.

Так вот, цепочка, охватывающая шею незнакомца, была явно оторвана от этого бачка, а в качестве медальона на ней болталась крышка от кастрюли, испещренная непонятными знаками, то ли иероглифами, то ли рунами.

– Будьте любезны, – вежливо осведомилась я, – где можно найти Федора Евгеньевича Попова, профессора?

Дядька, звеня цепью, приблизился, и я увидела, что, несмотря на июнь, у него на ногах тяжелые зимние сапоги.

– Федор Евгеньевич не профессор, – поправил он меня неожиданно густым басом.

– А кто?

– Академик.

– Да, да, нам к нему.

– И зачем?

– Кодироваться от ожирения.

– Правильно, – оживился дядька, – дьявол сидит внутри. Он поможет!

– Дьявол? – испугалась я.

Маргоша попыталась спрятаться за меня, что, согласитесь, глупо, ну разве может носорог укрыться за лыжной палкой?

– Федор Евгеньевич, – ответил дядька, – гений, великий человек, светоч разума, каждый день его благодарю. Знаете, какой я впервые сюда пришел?

– Нет, – прошептала Маргоша.

– Сто восемьдесят кило, – сообщил скелет, – и вот с тех пор я не ем.

– Вообще? – испугалась Марго.

– Воду пью, с медом, кефир, – принялся охотно растолковывать доходяга, – по снегу босиком хожу, в проруби купаюсь…

Я уставилась на его меховые сапоги. Интересно, однако, значит, зимой у него купальный сезон, а летом он настолько мерзнет, что влез в унты?

– Полностью изменился, – с горящими глазами религиозного фаната вещал незнакомец, – исповедую теперь русский буддизм, полностью здоров! Главное, моча!

– Что? – не поняла я. – Чача? Вы пьете водку?

Мужик возмутился:

– Сказал же, я русский буддист, алкоголь не приемлю, это яд, разрушающий нашу ауру, пробой идет на уровне чакры седьмой жизни. Мочу надо пить, по утрам.

– Чью? – оторопела я.

– Свою, да вам все объяснят, – вздохнул скелет, – желаю здоровья и счастья, пусть на вас снизойдет благодать.

Вымолвив последнюю фразу, он, звеня цепочкой от сливного бачка и шаркая разношенными сапогами, удалился.

– Я не хочу стать такой, как он, – в ужасе прошептала Марго, – не желаю пить мочу, ой, меня тошнит. И потом, кто такой русский буддист?

– Понятия не имею, пошли.