Жадность

Немного помолчав, поставила на землю глубокий деревянный таз с бельём, вытащила из кармана фартука папиросу и спички, прикурила и с неудовольствием продолжила:

– Вот скажи, Сашок…

Тётка глубоко затянулась и зашлась в кашле. Сашка молчал и смотрел на неё. Свист снова начал нарастать, теперь со стороны леса. Он оглянулся на лесную опушку, но никого не увидел. Марфа перевела дух, с осторожностью затянулась папиросой и с облегчением выпустила дым.

– Вот скажи мне, Сашок, – продолжила тётка прерванную фразу. – Как вы дальше жить-поживать думаете? Вон, дружок ваш Стёпка работает – и ничего, не переломилси. Вот ты, как дальше жить думаешь? Чай, не мальчишки ужо, ещо немного и в рекруты приберуть, не успеешь зенками моргнуть! А вы тока свистеть, на реке все дни пропадать, да по лесу шататься. Эхх, тьфу… Портитесь, здоровые лбы, а толку-то – шиш да без масла. Был он тута, свистел-свистел, пока я его тряпкой мокрой не отходила. Умчалси куда-то. Но раз слышишь, как свистит, что твой ветер, то, значитца, тута он где-то, дружок твой. Усё, иди обалдуй, не мешай мне.

Тётка Марфа выкинула патрон папиросины под забор и снова подняла лохань с бельём. Саша хотел ей ответить, но справедливо решил, что тётка просто выговаривала всё, что накипело, а ответа совершенно не требовала.

Свист раздался снова, и Сашка окружными путями, чтобы не заметила тётка Марфа, побежал к опушке леса.

В этот раз Санька не ошибся: за толстым стволом ёлки маячила рыжая макушка друга. Игнат увидел приближение Саши, опустился на землю, усыпанную иголками с деревьев, и расслабился. Пока один переводил дух, второй обиженно заявил:

– Я свищу, свищу, а никто не приходит. Умаялся уже! Что вы все, дуба дали, что ли?

– А чего ты свистишь? Ты до меня и Серёги, мог спокойно дойти. Я бежал, дыхалку сбил, от матери твоей «лёгкого» слова наслушался, а он себе на опушке спокойненько сидит. Случилось чего?

Игнат рукой показал Саньке присесть рядом, спросил:

– А чего мамка тебе сказывала?

Сашка преувеличенно устало подошёл, сел и, сорвав травинку, засунул в рот.

– Чего, чего? Разузнать хотела, как жить дальше буду. Что мы на речке с утра до ночи…

Игнат жестом остановил его.

– Дальше не надо, и так всё знаю. Она мне этими словами, уже всю черепушку продолбила, как дятел дерево. А ведь рыбы я с речки притаскиваю столько, что мы три-четыре дня от пуза лопаем. Только ей не растолкуешь, она знай себе – своё бубнит.

– Я вот тоже на речку собирался. Кумекал поутречать и бежать, а тут ты свиристишь. Давай, рыжая голова, сказывай, что за пожар?

Игнат откинулся на ствол ели, прикрыл глаза и вместо того, чтоб заговорить, замолчал.

Санька посмотрел на друга. Рыжие вихрастые волосы, веснушчатое лицо, оттопыренные уши, а на губах ехидная улыбка.

«Да ему просто скучно, – догадался Санька, – вот он и свистит. Ему надо с кем-то языки почесать, вот зараза!»

Он резко вскочил на ноги, разметав голыми пятками безжизненную сухую хвою.

– Ты знаешь, что?! Я бегу, смекаю, тебе помощь нужна али ещё чего, а ты даже сказать ничего не хочешь! Морда ты рыжая, вот ты кто! Пойду я домой, лесу возьму и на реку, а ты сиди тут, свисти! Нет, кукуй, кукуй рыжик, может кукушка тебя в семью примет! Ей такие пустомели бесполезные нужны! Нет, даже ей не пригодишься, во как!

Игнат посмотрел на него и беззлобный, холодный цвет его голубых глаз, остудил немного пыл Саши.

– Ты чего бабой разорался? Я вот кумекаю, как тебе сказать-то, а ты: свисти, кукуй… Холуй.

– Ах ты ж… – задохнулся Санька от возмущения. – Это я холуй, я?! Я бегаю, с утра не жрамши, а ты… А ну, вставай, щас я твоё рыло начищу!

Игнат покачал головой из стороны в сторону.

– Нет, ну точно, как баба. Не жрамши он. А может, и не срамши? Помолчи, дай хоть слово вставить без твоих визгов!

– Теперь я ещё и баба?! Ну, всё, ты дождался, дообзывался… Морда ты рыжая!

Игнат встал. На полголовы выше Саньки, на худом теле болталась такая же серая рубаха, только с большим количеством заплат, и вытянул вперёд руки, открытыми ладонями навстречу другу, желающему настучать ему по рыжей голове.

– Да подожди ты! Кулаки, что ли чешутся? Я тоже, конечно, перегнул… Слушай, хрен веретёнкин. Я вчерась, вечером уже, Стёпку встренул. Он мне кое-что рассказал, но вот идти мне одному…как-то не хочется. Совсем. Я всю ночь прикидывал хрен к носу, кого с собой лучше взять. Остановился на тебе, а ты, может, прикинешь, кого ещё взять. Садись обратно, растолкую.

Санька с неохотой опустился на прежнее место и недовольно пробурчал:

– Сказывай поначалу дело, а потом вместе прикинем, хоть к носу, хоть ко лбу.

– Ты знаешь, что Стёпка сейчас в подпасках у деда Тихона ходит? Он вчерась к вечеру, приходил к бабке Агафье, Стёпка. Вот я его и видел. Они с Тихоном коров пасти на дальние луга сейчас ходят. Тихон – графских телушек от имения ведёт, а Стёпка здесь коровок забирает. Вот он и приходил, чтобы сказать бабке, вывести рогатую скотину на околицу.