Все шло хорошо, у Жака вид был кроткий, спокойный, но вот, выходя, я совершила неловкость: тихонько сказала Маргарите, что деньги ей подарил Жак. Тогда она осыпала его бесконечными благодарностями и благословениями, чересчур многословными, как у всех бедняков, и немножко глуповатыми; но, думается мне, их следует принимать, поскольку для несчастных это единственное средство отплатить за оказанную им помощь. А знаешь, что сделал Жак? Сначала слушал, досадливо насупив брови, а потом оборвал благодарственные причитания старухи и сказал резким и нетерпеливым тоном: «Перестаньте! Довольно!». Бедняжка Маргарита умолкла, такая изумленная, униженная. Я немножко рассердилась на Жака и, когда мы отошли от домика, упрекнула его. Он улыбнулся, а вместо всяких оправданий взял меня за руку и сказал:
— Фернанда, вы доброе дитя, а я уже не молодой человек; вам по праву нравятся излияния благодарности, которую вы вызываете, — это невинное удовольствие, и я хотел бы, чтобы вы и дальше его испытывали. Меня же такие вещи уже не могут радовать, а, наоборот, кажутся мне смертельно скучными.
А я ответила ему:
— Я готова верить, что вы всегда поступаете правильно, и покорно признаю, что неправа; но объяснитесь, Жак, постарайтесь, чтобы я хорошо поняла вас и чтобы мне в любом случае и в голову не приходило осуждать вас.
Он опять улыбнулся, но как-то печально, и, не удостоив меня объяснения, которого я просила, повторил прежние свои слова:
— Я уже сказал, дорогое дитя, что вы правы и нравитесь мне такой, какая вы есть.
Вот и все. Он заговорил о другом, а у меня, не знаю отчего, весь день было на душе грустно и тревожно.
Подобные столкновения бывают у нас нередко; есть в нем что-то странное, непостижимое, пугающее меня, и, думается, напрасно он не хочет дать себе труд мне все объяснить. Но сколько в нем черт, достойных восхищения, восторга! Не стоит обращать внимания на маленькое облачко, когда над тобою простирается чистое небо. Но все равно, мне хочется знать твое мнение об этих пустяках: я доверяю твоему здравому смыслу и привыкла на все смотреть немножко твоими глазами. Кстати, маменьке это не по душе. Ничего, вскоре я уже буду свободна писать тебе не таясь.
До свидания, дорогая Клеманс. Второе письмо напишу, не дожидаясь ответа на первое. Целую тебя тысячу раз.
Твоя подруга Фернанда де Терсан.
II
Неужели это правда, Жак, что ты скоро женишься? Жена твоя будет очень счастлива! Но ты-то, друг мой, найдешь ли ты счастье в этом браке? Мне кажется, ты слишком торопишься, и это пугает меня. Не знаю почему, но бедная моя голова не может вообразить тебя женатым; ничего тут не понимаю, и смертельная тоска гложет меня: мне кажется невозможным, чтобы какое-нибудь событие изменило к лучшему твою участь, все думается, что новые страдания разобьют твое сердце. Ах, дорогой мой Жак, таким людям, как мы с тобой, надо быть очень осторожными.
Все ли ты обдумал? Хороший ли выбор сделал? Ты одарен наблюдательностью, ты проницателен, но ведь иной раз можно обмануться, иной раз сама истина лжет! Ах, как часто ты в своей жизни обманывался! Сколько раз впадал в отчаяние! Сколько раз я слышала от тебя: «Это последняя попытка!». Ну, почему меня преследуют мрачные предчувствия? Что может случиться? Ты мужчина, у тебя много сил.
Но как же это тебе пришла мысль о браке! Меня это изумляет. Ты совсем не создан для общества! Ты всем сердцем ненавидишь его нравы, его обычаи и предрассудки! Ты подвергаешь сомнению даже вечные законы правопорядка и цивилизации и уступаешь им лишь потому, что не вполне уверен, следует ли их презирать; и вот при таких взглядах, при таком непостижимом характере и неукротимой душе ты собираешься выказать свою покорность обществу, связав себя нерасторжимыми узами; ты готов поклясться в вечной верности некоей женщине — это ты-то! Твоя честь и совесть будут тогда связаны твоей ролью покровителя жены и отца семейства. О, говори что угодно, Жак, но тебе эта роль совсем не подходит — ты выше или ниже ее; каков бы ты ни был, ты все-таки не создан для жизни с заурядными людьми.